Бесконечные вещи - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 120

— Долгий путь вверх? — спросил он Вэл.

— Держитесь меня, и мы дойдем.

— Флаг со странным девизом, — сказал Аксель. — Excelsior ^[670].

Пирс поднимался рядом со Споффордом.

— Знаешь, — сказал Пирс, — ты как-то сказал, что нам нужно как-нибудь забраться на вершину.

— Да.

— Да. В самый первый день, когда я сюда приехал.

— Точно. Да. Никаких сомнений. — Он не помнил ничего. — И вот мы здесь.

— Да. И вот мы здесь.

Они двигались вверх по одиночке и парами, штурмовали склон горы по зигзагами вьющейся вверх тропинке: те, кто шел впереди слева, иногда могли видеть тех, кто шел ниже и справа. Пирс обнаружил, что идет рядом с Сэм. Он рассматривал ее, стараясь понять, осталось ли в ней что-нибудь от прежней, когда он, когда она. Скорее всего, она ничего не помнит, и глупо спрашивать, даже чтобы убедиться, что она попала сюда из прошлого, которое они так ненадолго разделили. Вместо этого он спросил ее про учебу.

— Твоя мать, похоже, не знает, что именно ты изучаешь.

— Трудно объяснить. На самом деле я только начала. То есть это на всю жизнь.

Они шли, оживленно переговариваясь. Гора казалась такой же незнакомой, возможно, такой же изменившейся, как Сэм.

— Когда я впервые сказала маме, что выбираю биологию, — сказала Сэм, — она сказала, что у нее есть биологический вопрос, на который я могу найти ответ — она всегда его хотела знать. И я сказала, что найду, если смогу. Вот этот вопрос: Для чего секс?

— Ха.

Она кивнула, да, правда.

— И ты нашла?

— В известной степени. Я обнаружила, в чем назначение секса — в чем он хорош, можно сказать, но только не рассказывай никому из моих преподавателей, что я так говорила. Но я так и не поняла, почему это делается с помощью секса, можно ли найти другой способ или нет. Не думаю, что кто-нибудь знает это наверняка.

— И в чем назначение секса? В чем он хорош? — Он неловко усмехнулся, он мог сказать, но Сэм не потеряла самообладания. Довольно скоро и его дочери.

— Это способ увеличить генетическое разнообразие, с которым должна работать эволюция, — сказала Сэм. — Если организм просто делится или воспроизводит себя без помощи секса, новый генетический материал не может участвовать в создании разнообразия; значит, все изменения получаются лишь вследствие ошибок воспроизведения, генетический материал дает случайные ошибки.

— То есть они создают разнообразие? Ошибки?

— Да. Это потрясающе, когда думаешь об этом, во всяком случае, я была потрясена. Если бы ДНК никогда не делала ошибок в воспроизведении клеток, человек бы не умирал, можно было бы жить вечно, но потомок ничем бы не отличался от него, человек бы не развивался. Поэтому тот же процесс воспроизведения, который в конце концов убивает нас как личностей, является причиной, почему мы все здесь.

— И секс удваивает ошибки, изменения, которые передаются дальше.

— Да, вроде того. Секс — это способ, которым мы это делаем. Мы должны иметь детей.

Человек, помни, что ты бессмертен, причина же смерти — любовь. Так говорил Гермес, Гермес Трисмегист. Его генетический материал, Герметический корпус, проходит сквозь века, генерирует ошибки, создает необычных детей, когда другие с ним спариваются, Бруно и их всех.

— Но я не знаю, это ли она имела в виду, — сказала Сэм, глядя вперед, туда, где ее мать поднималась вместе с высоченным Споффордом. — Мне кажется, она имела в виду, зачем нужны, ну типа, мальчики и девочки. Папы и мамы, которые делают разные штуки. Если генетическое разнообразие должно увеличиться, что такого хорошего именно у этого способа? На самом деле вопрос шире: для чего вообще мужчины. Ну то есть, — сказала она, лучезарно улыбнувшись ему, — самцы.

— Да, — сказал Пирс. — Я бы тоже хотел знать.

— Именно об этом я написала дипломную работу и защитила ее на отлично. — Она подняла голову, прислушиваясь к пению птиц, остановилась. — Ну не совсем. Тема моего диплома — территориальное разнообразие пения воробьев. Ты ведь знаешь, поют только самцы.

— Но ведь самки задают тон.

— Верно, — сказала она и засмеялась. — Да. Я изучала воробьиных овсянок. Как раз сейчас они сходят с ума, можно их услышать... Так что вопрос, на который я не ответила или даже не пыталась ответить, но о котором я думала — зачем вкладывать всю эту энергию в песню?

— А на какой вопрос у тебя получилось ответить? Если не на этот.

— Я изучала наследование и изменение. Статистически. Не всякая самка любит определенную песню. Можно доказать, что если самец своим пением привлекает самку, то оно привлечет и ее сестер. А песня, похожая на то, что ей нравится, но исходящая от другого самца, может ненадолго завлечь ее, понимаешь? И если у нее будут птенцы от этого самца, то самки разделят предрасположенность матери к этому типу песни, а самцы унаследуют определенную способность петь именно так.

— То есть вкусы определяют вероятность.

— И наоборот. И мы становимся такими, какие мы есть. — Она опять остановилась и прислушалась. Пирс не знал, как поют овсянки, и не мог вычленить их пение из хора. — Они так надрываются, — сказала она. — Начинаешь их жалеть, что они должны этим заниматься. Весной они могут петь всю ночь. По утрам они поют, даже не поев. Эти самцы. Они должны.

— Мы не против, — сказал Пирс.

Она улыбнулась. Он подумал о ее детском естестве. Все изменилось, но эта улыбка, знак внутреннего знания, которого она не могла иметь в пять лет, осталась неизменной, когда ребенок вырос, и, действительно, сейчас Сэм что-то знала лучше его или имела причину думать, что знает.

— Знаешь, — сказал он, — один знаменитый антрополог сказала, что самая большая проблема любого человеческого общества — найти то, чем должен заниматься мужчина ^[671].

— Они должны изучать императорских пингвинов, — сказала она, и он не понял, имела она в виду антропологов, мужчин или общество. — Я собиралась в Антарктику, чтобы изучать их, но меня отправили домой. Длинная история. Но они потрясающие. Самцы сидят на яйцах, которые отложили самки. Самки возвращаются в море; самцы просто сидят. Они сидят на них всю долгую зиму, в Антарктике, сидя кружком, чтобы согреться. Темно, очень темно. Они не едят. Они не двигаются. И, когда рождаются птенцы, отцы извергают сохраненную жидкость и кормят ею птенцов. Когда самки возвращаются с полными рыбой желудками весной, отцы едва живы ^[672].