Нора, или Гори, Осло, гори - читать онлайн книгу. Автор: Юханна Фрид cтр.№ 17

Я сидела, зажав телефон в руке. Оконное стекло холодило висок. Я старалась не смотреть, жмурилась, но мои глаза не знали покоя. Что бы она ни сделала, это никак не могло угрожать моему существованию. Ничто из того, на что она предъявляла права, не принадлежало мне. Нора не была талантливым поэтом. Она не планировала написать диссертацию по онтологии Ингер Кристенсен. Она была просто молодой девушкой, каких тысячи. Я чувствовала, что у нее мягкая сердцевина. В ней тоже было что-то хрупкое и незащищенное, что невозможно спрятать за роскошными волосами и красивыми глазами. Но все равно ни в Скандинавии, ни во всей Вселенной не было места для нас обеих. Зачем мне существовать, если в мире есть она? Я ни в чем не могла с ней соперничать. Ни с мамой на радио, ни с работой в детском саду, ни с бессмысленными фото рук в Инстаграме. Норе не требовалось чего-то добиваться, чтобы что-то получить. В мире существовало место, идеально подходящее для нее, но не для меня. Мое тело было слишком коротким, лицо слишком асимметричным. Существовал кусочек мозаики, который никуда не вписывался, и этим кусочком была я. Поезд прибыл в Веллингбю. Я приготовилась к паломничеству за искуплением грехов и прощением Эмиля.

Нора ответила в понедельник. Разумеется. Она была вежливой, воспитанной девушкой. Такой вежливой, что нашла время ответить на ругань шведской истерички. В одиннадцать утра у меня во «Входящих» появилось ее письмо. Этого я не ожидала. Увидеть ее имя на экране было словно вернуться обратно в лето: в ярко-зеленый Оденсе, в немое отчаяние. В чужой для меня край. У Норы было то же имя и та же фотография, от которой невозможно было отвести глаз. Ее улыбка ясно давала понять, что Нора вежливо отвечает на письма, гладит собак по шерстке и приветливо общается с сумасшедшими незнакомками. Почему мне раньше в голову не пришло, что она действительно может ответить? Я могла бы удалить письмо не читая и стереть этот инцидент из памяти. По крайней мере, из своей. Я прилегла и зажмурила глаза. Потом все-таки кликнула на письмо, потому что мы живем только раз…

«Я понимаю, почему ты сердишься, – писала она по-норвежски, – но твои слова причинили мне боль. Я совсем не хотела заразить его хламидиями. Я только хотела поговорить с ним, ничего больше!»

Я села на кровати и почувствовала, как напряжение спало. Как будто вилку выдернули из розетки. Солнце гоняло солнечные зайчики по потолку, в комнате пахло кофе. Мне было все равно.

Осознание пришло мгновенно. Дело было совсем не в Эмиле. Может, только изначально. Но не сейчас. Он утратил свое значение, сошел с картины. Теперь это касалось только меня и Норы. Но ей никогда не удастся все наладить. Норвегия была слишком мрачной, слишком гнетущей. Даже ее трогательная искренность не в силах этого изменить.

Я была вынуждена ответить и невольно вернулась к общепринятым нормам коммуникации. Написала, что все понимаю, что сожалею о своих словах, что, естественно, она может звонить кому хочет. Нора сразу ответила, что она тоже все понимает, и внезапно мы превратились просто в двух общающихся молодых женщин. Мы следовали негласным правилам светской беседы, обменивались извинениями, проявляли эмпатию и выражали понимание. Призвав на помощь все свои женские навыки, я пошла Норе навстречу, и вскоре все стало легче – дыхание, движения рук.

Зачем приносить жертвы богам, когда достаточно сказать «прости»? Нора простила меня. Я простила ее. На мгновение возникло взаимопонимание, которое почти перешло в симпатию. Никого не надо сжигать живьем на костре. Нора была милой и приятной. Я закончила письмо фразой «Может, однажды мы встретимся в скандинавской столице». Нора согласилась: «Было бы здорово». И напоследок пожелала мне хорошего дня: Håper du får en fin dag! Норвегия вывесила белый флаг. Она никогда не хотела причинить мне боль.

Переписка с Норой не имела особых последствий. Эмиль очень коротко прокомментировал случившееся. Вероятно, это показалось ему таким жутким, что он не находил слов.

Почему я позволяла фантазиям о Норе мучить меня так долго? Ведь это были просто фантазии – свастика в глазах и черная Норвегия. Покровы упали, иллюзия исчезла, остались только зеркала и дым. Это была постановка моего внутреннего режиссера, который наверняка был дьявольским приспешником Сатаны, – но все же режиссера, а не всемогущего Бога. При свете дня Нора представала обычной, милой девушкой. Ее жизнь не имела ко мне никакого отношения. Закон исключенного третьего – не философская проблема, а философский закон: утверждение или истинно, или ложно, и третьего варианта не дано.

Реальность стала ощутимее, четче. На дворе был ноябрь. Температура понизилась, листва опала, ветви деревьев потемнели. Нахлынувшее облегчение рассеивало туман. Я подумывала о том, чтобы поехать в Норвегию и закончить свой сумбурный сборник стихов о скандинавских языках. Забронировать поездку в Осло на несколько дней. Как следует посмотреть на норвежские горы, на фьорды и величественные пейзажи. Они были красивы, действительно красивы. Картины Рождества в Осло – темно-синего, почти черного, с множеством звезд – стояли перед глазами. Глубокое небо, глубокие фьорды. Я с азартом принялась за изучение норвежской литературы, прочитала саги, «Голод» Кнута Гамсуна (ужасно нудный) и Амалию Скрам. Начала сотрудничать с норвежским редактором. Мы готовили выпуск журнала с произведениями скандинавских авторов. «Jeg er ikke bange» ^[21], – сказала я себе голосом Йенса Столтенберга. И с гордостью сообщила Эмилю, что больше не страдаю. «Я теперь сама справлюсь», – сказала я серьезно, сжимая его большую руку в своих.

Дело шло к Рождеству. Точнее, сначала наступил декабрь, и Эмиль спросил, хочу ли я поехать с ним в Оденсе. В его семье на Рождество готовили «коричневую картошку» – вареную картошку, обжаренную в сливочном масле и сахаре. К ней добавляли щедрую порцию мяса – курицы или какого-нибудь четвероногого. Под густой коричневой подливкой. К мясу, картошке и соусу подавали еще… картошку фри. Ну и наконец, на Рождество можно было есть яблочные дольки и настоящие датские «эблескиве», а не мой шведский вариант, куда я по незнанию добавила яблоки и кардамон. Естественно, только с сахарной пудрой и вареньем. Эмиль рассказал, что после еды и перед раздачей подарков они совместно с родными пели рождественские песни. Я решила, что это шутка.

– Псалмы? – уточнила я. – Никаких… мирских песен?

Оказалось, что у них есть нотная тетрадка с разнообразным репертуаром, которую Свену когда-то подарили на работе. Я выслушала эту информацию в молчании. Эмиль спросил, как у меня дома встречают Рождество. Я задумалась. Песен мы не пели, это точно. Я постаралась объяснить Эмилю шведскую систему: ее определял тот факт, что раньше старый диснеевский мультик про Рождество показывали в сочельник в три часа дня; каждая семья сама решала, когда открывать подарки – до или после. Подумав, я добавила:

– А вечером показывают «Сочельник Карла Бертиля Юнссона», это мультик такой…