– Я задержался. Вот, это тебе. Акварелью нужно работать на листах формата А3. И вот еще – подарок. Этот ластик называется «клячка». Без него никак. Смотри, сейчас покажу.
Виталий подошел к мольберту, на который Лерик поставил свою работу – бился над кувшином и яблоком. Виталий несколько раз подтер, и кувшин вдруг приобрел объем, а от яблока на скатерть упала тень.
– Я тебя научу, если захочешь. Это просто. Вот здесь подтереть, здесь и немного вот тут… понял?
Лерик стоял, вцепившись в здоровенную папку с бумагой для акварели. Он смотрел на Виталия как на фокусника, который на его глазах превратил нарисованный кувшин в настоящий. Разве что вода в нем не плескалась. Виталий отдал ему ластик, и Лерик, одной рукой придерживая папку с листами, будто кто-то собирался ее отобрать, сел за мольберт и начал стирать.
– Нет, здесь слишком много. Нужен объем, – Виталий взял карандаш и сделал несколько штрихов. Лерик начал стирать.
Лена стояла и понимала, что в тот момент этим двоим – мальчику и мужчине – никто не нужен. Даже она. Как поступить, она не знала, не имела понятия. Отвлечь Лерика и отвезти его домой? Или позволить дорисовать? Ее тронуло, что Виталий посвятил утро покупке листов и специального ластика – она и понятия не имела, что Лерику это все нужно. Она кисточки из шерсти белки от куницы не могла отличить, как ни старалась. А Лерик, лишь бросив взгляд, определял и размер, и материал. У Виталия он увидел кисточки из шерсти пони и соболя и весь вечер только о них и говорил. Лена пообещала подарить ему такие на день рождения, с ужасом думая, где их искать.
Она вернулась на кухню, нашла в холодильнике яйца и пожарила яичницу.
– Надо позавтракать, – сказала она, зайдя в комнату.
Виталий и Лерик посмотрели на нее так, будто она на их глазах только что разбила кувшин. Тот самый, которому они придавали объем. Но оба послушно пошли на кухню. Лена сидела и смотрела, как они едят – одинаково держат вилки, одинаково склоняются над тарелками. Даже чай оба предпочитали одинаковый – с одной ложкой сахара. Лена сделала для Виталия, как для Лерика. И он пил с удовольствием.
– Прости, я не нашла у тебя кофе, – сказала она.
– Не надо, очень вкусный чай, – ответил Виталий.
Они обсуждали какие-то краски, придумывали композиции, которые точно понравятся комиссии. Хохотали над тем, что все рисуют старика со старухой и разбитое корыто или белку, грызущую орешки. И у приемной комиссии уже эти белки с лебедями вызывают или зевоту, или отвращение. Надо придумать что-то особенное, не как у всех.
– А вы что рисовали? – спросил Лерик.
– Хозяйку Медной горы. Это сказки Бажова. Там удивительный зеленый цвет. Самоцветы. Можно было придумать любой оттенок.
– Я не умею рисовать человеческие фигуры, – признался Лерик.
– Да, я тоже не умел, не мог понять как. Это просто на самом деле. Надо разложить фигуру человека на геометрические – квадрат, круг, прямоугольник. И тогда все сложится.
– Вы меня научите?
– Конечно. Ты только принцип должен понять, и все. Как повернешь фигуру, так и будет у тебя сидеть человек – хоть с вытянутыми ногами, хоть ровно.
– Сейчас покажете?
– Нет, Лерик, нам и вправду пора домой, – вмешалась в разговор Лена. – Мы и так задержались. У Виталия других дел полно. И других учеников тоже.
– Нет, сегодня я свободен, – сказал Виталий.
– Нам пора, – строго повторила Лена. – Уроки делать и сочинение писать. По литературе нужно большой текст прочесть. Еще английский. Ты забыл? У тебя контрольная на следующей неделе. Собирайся.
– Зачем мне? Я же все равно в художку поступаю, – буркнул Лерик.
– Вот когда поступишь, тогда и поговорим. А пока ты учишься в общеобразовательной школе.
– Сейчас, это быстро, – Виталий пошел в комнату. Лерик тут же кинулся за ним.
Лена начала прибирать на кухне. Перемыла посуду. Заглянула в шкаф и протерла все полки.
– Что ты делаешь? – спросил Виталий.
Лена не видела, когда он вошел и сколько времени за ней наблюдал.
– Прости. Просто у тебя тут такой… бардак. – Лена стояла и смотрела в пол, ожидая, что ее сейчас отчитают.
Она знала, что не совсем нормальная. Мать ей это твердила каждый день. Лена физически не могла терпеть грязь и пыль на любых поверхностях. Ей становилось нехорошо. Лучшее времяпрепровождение? Она брала зубочистки и отмывала холодильник и балконную дверь. Забиралась в каждую щель. Мыла, скребла. Натирала на терке хозяйственное мыло, смешивала с содой и уксусом, оттирала подоконник и двери до белизны. В этом было ее спасение – драить, скоблить, вычищать. Перетряхивать старые подушки, покрывала, ковры, скатерти. Отбеливать, полировать. Со стороны она, конечно, казалась, ненормальной – стоять и вычищать зубочисткой полку холодильника.
– Да, бардак, – согласился Виталий, – не могла бы ты… мы бы чаю выпили…
Лена отметила про себя, что Виталий не назвал Лерика по имени.
– Конечно, сейчас принесу, – ответила она.
Она заварила чай, разлила по чашкам. Поставила на поднос с сахарницей и салфетками, положила на тарелку печенье. Ей хотелось подать красиво.
Ни Виталий, ни Лерик даже не взглянули на поднос. Схватили чашки, отхлебнули. Лену они не заметили. Перед тем как зазвонил телефон, – а он трезвонил настойчиво, долго, – Лена успела подумать, что, возможно, все еще может случиться. Возможно, ей удастся перехитрить судьбу и вернуть прошлое. Проиграть заново свою жизнь, жизнь сына и отца этого ребенка. И вдруг она ошиблась, когда решила отказаться от предоставленного ей выбора? Телефон трезвонил. Виталий оторвался, недовольный, подошел, рванул трубку.
– Да. Что? Через час? Зачем? Да, жду. Конечно, – лепетал он в трубку.
Лена отметила, что в конце именно лепетал. В начале разговора раздраженный, недовольный, резкий. В конце – подчиненный, зависимый. Виталий так и стоял, держа трубку в руке. Лена подошла, положила трубку на аппарат.
– Лерик, нам пора. Собирайся, – сказала она тем тоном, который не терпел возражений. Лерик это сразу почувствовал. Стал собирать сумку.
– Спасибо, прости, что задержались, – сказала Лена Виталию.
– Да, конечно, ничего страшного.
– Мы найдем другого педагога и больше тебя не побеспокоим, – продолжала Лена. Она говорила для себя. Виталий ее не слышал и не видел.
– Конечно. Да. Звони, – невпопад ответил он.
В его жизнь тогда вернулась Инга. Опять. И Виталий забыл о Лерике, Лене, занятиях. Обо всем на свете. Сколько тогда она была с ним? Два месяца? Почти три. Для него – мучительных. Инга уходила. Ни разу не осталась на ночь. Он ее ревновал, сходил с ума. Они постоянно ругались.
– Все, я больше так не могу, – объявила она во время очередной ссоры, когда Виталий требовал, чтобы она рассказала ему, где и с кем живет. – Ничего другого я тебе предложить не могу. У меня есть своя жизнь, понимаешь? Я не могу и не хочу от нее отказываться.