– Привет, прости, я спал. – Виталий, открыв дверь, хотел немедленно ее захлопнуть, увидев Лену.
– Кошмар, на кого ты похож! – ахнула она.
– Да, не брился. Заработался. Зато все успел. – Виталий попытался казаться приветливым.
– Сорок дней, – сказала Лена.
– Какие сорок дней? Ты о чем? – не понял Виталий.
– Завтра сорок дней, как твоя бабушка умерла. Надо отметить как-то, – сказала Лена.
– Зачем? – Виталий все еще силился понять, что означают сорок дней и почему их нужно отмечать.
– Так положено. Девять дней не отметили, хотя бы сорок… Мне звонили подруги твоей бабушки… – Лена топталась на пороге, не решаясь пройти без его приглашения. А он не хотел ей это разрешать. Опять вторгаться в свою жизнь, которая только начала ему нравиться.
– Не хочу. Не могу, – сказал честно Виталий.
– Хорошо, давай просто сходим на кладбище. Вдвоем. Потом помянем, – предложила Лена.
– Да, конечно, – быстро согласился Виталий, решив выбрать из двух зол меньшее. – Ты сама как?
– Хорошо, мне нужно с тобой поговорить.
– Про заказы? Не волнуйся, я все сделал. Если есть новые, давай. Заходи, мы же в дверях стоим.
Виталий заставил себя очнуться, вернуться к реальности. Бабушка была его воспоминанием, счастливым и горьким, Инга – мечтой, которая то исполнялась, то вновь ускользала. Лена же всегда оставалась реальностью, в которой приходилось существовать между снами, где он всегда видел бабушку, и грезами, в которых присутствовала только Инга.
– Как хорошо, что ты пришла. Так вовремя. – Виталий старался выдавить из своего голоса всю радость, на которую был способен. И благодарность. Инга бы сразу заметила, что он врет, – она всегда чувствовала малейшие нотки фальши. Лена же поверила в тот же момент и уже была готова броситься на помощь. – Скажи, что делать с бабушкиными вещами? Там два шкафа – одежда, обувь. Я не могу выбросить. Ты говорила, что надо их разобрать. Мне не важно. Пусть висят. Но вдруг так нельзя? Мама еще говорила про гробовые деньги в книгах. Мне надо искать? Я не могу. Ты можешь мне помочь? – попросил он. Заставил себя взять ее за руку, улыбнулся. Ему и вправду нужна была помощь, но все равно выглядело наигранно. Он сам себя за это ненавидел. Плохой актер в заштатном театре. Неужели она в это поверит? Ей этого достаточно?
– Я все сделаю, не волнуйся, – сказала Лена с благодарностью и нежностью. Подошла и обняла его. Но как-то по-другому – по-женски, будто имела право на эти объятия. Виталия покоробило, но он решил стерпеть и заставил себя обнять Лену.
– Тогда я пойду работать, да? – спросил он, мечтая побыстрее скрыться в другой комнате, закрыть дверь, чтобы не разговаривать, не видеть, не слышать Лену.
– Иди, конечно. – Лена улыбалась, но опять не так, как раньше. Не так нарочито, а будто изнутри. Глубоко. И глазами. Она улыбалась глазами. На мгновение он даже ею залюбовался.
Виталий закрылся в комнате, но слышал, как Лена кому-то звонила, о чем-то договаривалась. Шумела в коридоре, доставая с антресолей чемоданы. Кто-то приходил, уходил. Виталий давно закончил работу, но не решался выйти в коридор. Не знал, как себя вести с Леной. Ведь он должен быть ей как минимум благодарен. Она рядом, помогает, взяла на себя все хлопоты.
– Без тебя бы я не справился, – сказал он, наконец выйдя из комнаты. Обнял Лену, поцеловал, ткнувшись в щеку.
Она вдруг откликнулась, прижалась, набросилась с поцелуями. Виталий терпел. Лена начала раздеваться, говорила, что ждала, чувствовала, понимала: он другой, не такой, как все. И именно его ждала, такого другого.
Без сладкого и приторного ликера Виталий увидел несимметричные груди, торчащие отчего-то в разные стороны. Отталкивающие. Узкие плечи и непропорционально широкие бедра. Он мысленно начертил линию, отрезав лишнее – как было бы идеально. Пока Лена изображала или по-настоящему чувствовала влечение и страсть, что его вообще не волновало, он чертил идеальные линии – глаза чуть шире, линия бровей выше. Шея длиннее на сантиметра два – нет, три. Плечи уже. Грудь, бог с ней, не важно. Пупок выше. Почему он вывернут? Линия лобка тоже выше. Ноги. Белые, как известка, белила, в синих с примесью черного прожилках вен. Бедра увесистые, основательные. Плечи делать шире, грудь больше и талию у́же. Только так писать. Все переделать. Работы слишком много.
Однажды в институте им позировала женщина в возрасте – с обвисшими грудями, усохшими ягодицами, морщинами во всех возможных и невозможных местах. И с идеальной спиной. Ровной, будто начерченной по линейке. Ни одна молодая натурщица не могла похвастаться такой прекрасной спиной – натянутой, крепкой. И ногами – молодыми, тонкими, будто приставленными к телу другой женщины.
Тот ученический набросок у него не сохранился. Пожилая натурщица, стыдливо запахнув халат, хотя до этого позировала легко, дерзко и профессионально, подошла к преподавателю, Михаилу Евгеньевичу, что-то шепнула. Он кивнул. Она обошла мольберты, рассмотрела каждый набросок.
– Этот, – сказала она, показав на работу Виталия.
– Почему? – удивился Михаил Евгеньевич.
– Он мною любовался. Так, как было раньше, – ответила женщина. – Вы позволите мне взять ваш рисунок?
– Да, конечно, – ответил Виталий.
Женщина забрала набросок. Михаил Евгеньевич обнял ее за плечи, заботливо проводил до двери. Она, приподнявшись на цыпочках, поцеловала его в щеку. Он еще долго стоял, провожая ее взглядом.
– Вам сегодня повезло. Запомните этот день. Варя, Варвара Константиновна, была лучшей, великой натурщицей. Она позировала в те годы, когда я сидел на вашем месте. Никто не мог с ней сравниться. Ее позы. Она профессионал. Таких сейчас нет. Молите бога, чтобы он послал вам такую натурщицу. Не знаю, что она в вас увидела, Виталий, выбрав ваш рисунок, но я доверяю ее вкусу и чутью. Не подведите ее. Она слишком мне дорога и многим другим художникам. Она – идеал. Если кто-то сейчас посмеет спросить, был ли у меня с ней роман, выгоню к чертям. Не было. Идеальная натурщица – муза. Она вас чувствует, понимает без слов, помогает вам делать наброски, в которых вы кажетесь лучше, чем есть на самом деле. Варвара Константиновна – легенда. Чудо, которое сегодня сошло на вас. Попробуйте в каждой натурщице увидеть человека, а не тело. Тогда у вас хоть что-то получится. Тело может быть молодым, старым, в морщинах или без. Это не важно. Важно то, что вы в нем увидите. То, что для вас станет идеалом.
Теперь Лена оставалась на ночь каждый раз, когда приходила к нему «по делу». Виталий не очень этого хотел, но и не знал, как отказать, чтобы не обидеть. Лена взяла на себя все хлопоты – и по дому, и по делам. Что-то говорила про вступление в наследство, поездку к нотариусу, продажу гаражей. Он не вникал, только кивал. Ему оставалось лишь поставить подпись – все было уже подготовлено. Виталий придумал для себя способ терпеть интимную близость с Леной – оказавшись в постели, начинал мысленно ее перерисовывать. Исправлять огрехи природы и несовершенства. Чертил невидимую идеальную линию. Лодыжки надо уменьшать, делать тоньше, однозначно. Икры – никуда не годятся. Не икры, а столбы какие-то. Ступню тоже урезать. Пальцы… Нет, нельзя такие пальцы оставлять. Нужен еще вид сзади. Чтобы сверить пропорции.