Рождение звука - читать онлайн книгу. Автор: Чак Паланик cтр.№ 5

Всего в нескольких градусах за пределами ее поля зрения на экране Фостерова монитора бурлили неописуемые зверства. В адском пылании красок при выключенном звуке над детьми творили такое, что, стань он просто даже свидетелем, и тюрьма до старости обеспечена. Сделай мать еще шаг, и не видать ей спокойных снов до конца жизни: люди в масках стоят в очереди на секс с мертвым ребенком.

Фостер стукнул по клавише, и кошмары сменились колонками серийных номеров.

Он позвал девочку:

– Джина!

Та обернулась, недоуменно посмотрев на Фостера.

– Хорошего тебе рабочего дня с мамой.

Джина шагнула ближе и, наклонив головку набок, спросила:

– А почему вы плачете?

Он прикоснулся к щеке, обнаружив слезу, стер ее костяшками пальцев.

– У меня аллергия.

Мать беззвучно пошевелила губами: «Сегодня вторник». Положив руку на плечо ребенка, увела девочку.

Точно. Сегодня вторник, день тако. Только зэки в тюрьме и матросы на подводной лодке больше радуются жратве, чем офисные работники. Настало время обеда, работа на этаже затихла. Фостер стукнул по клавише и провалился в ад.

Самым страшным было то, что найти эти сайты оказалось проще простого. Одно фишинговое письмо без обратного адреса затянуло его в кроличью норку. А каждая норка вела в другие.

Ну подумаешь, поймают его на этом! Да и плевать, если кто-то из айтишников обнаружит, что он забыл стереть пару файлов из истории посещения браузера. Он ничем не рискует – давно превратился в человека, у которого все самое страшное уже позади. А этот поиск дает ему смысл жизни.

Робб как-то рассказал на занятии в группе, что медицинские лаборатории специально подыскивают животных для опытов – собак и кошек – из тех, что когда-то были домашними. Дикие звери и бродячие животные четко понимают: мир опасен. У них развит инстинкт выживания, они борются за жизнь. Зверушки, которых растили в любви и ласке, готовы сносить пытки и истязания. Они никогда не нанесут ответный удар, даже защищаясь. Напротив, милый домашний зверек будет терпеть опыты, да еще и стремится порадовать своего мучителя. А в лаборатории чем больше страданий животное способно вынести, тем полезнее оно окажется. И тем дольше проживет.

То же и с детьми: девочки вроде его дочки, Люсинды, могут выжить, просто не оказывая сопротивления. А на свете не было ребенка, которого растили бы с такой любовью, как Люсинду. Если она, конечно, жива.

По меньшей мере он мог увидеть, как дочь погибла. Над изображениями нависало, тускло отражаясь от экрана, его нездоровое лицо: распухшие полузакрытые веки обвисли, рот полуоткрыт.

Фостер пытался не смотреть на детей, как стараешься не смотреть на дохлую кошку на улице. Не смотреть – это вроде как проявить уважение. Этих детей и так уже заразглядывали до смерти, до смерти залили слюнями.

Нет, детей Фостер не разглядывал. Детей, которых он находил в Сети с мужчинами, он просто исключал из изображения. А вот лица мужчин он изучал. Если лица были скрыты, он изучал руки, скрупулезно рассматривал татуировки на телах, изучал перстни и шрамы. Иногда он все же замечал длинный локон Люсинды, как тогда, у девочки в аэропорту. Но это всегда была не она. Поэтому разглядывал и запоминал он мужчин.

Точно одно: такие дети больше никогда не возвращаются на улицу. Вся надежда была лишь на то, что на улице увидишь преступника. Поэтому Фостер делал снимки с экрана и увеличивал их, насколько позволяло разрешение. Он собрал целый каталог мужских лиц, татуировок и родимых пятен – столько, что поимка преступника становилась лишь вопросом времени. А если поймать одного, то можно пытками добраться и до другого.

Сам себя Гейтс Фостер видел гранатой на боевом взводе. Пулеметом, ждущим следующей цели. Его кабинет, офисная жизнь – все это проформа. Мечтал он стать палачом тех, кто мучил детишек.

Митци никогда не рисковала по-глупому.

А тут – оружие на столе в ресторане рядом с ней, два незнакомца, каких-то бандюка с пистолетом, при этом один рыдает, а второй оглядывается, ищет свидетелей. Она перевела взгляд на окно и «Порше» за ним, с опаской понизила голос:

– Ты только послушай, ой-вей…

Она протянула Шло наушники своего телефона. Когда набралась храбрости и повернула голову, двух бандюков уже не было за столиком.

Продюсер сдержанно продолжил:

– Девица, которую мы подобрали на роль, не прочь раздеться, но кричит она прямо как рыба об лед.

В телефоне Митци ожидал прослушивания очередной шедевр. Такая озвучка могла бы превратить любой фильм в блокбастер, который захочется не смотреть, а слушать.

Шло уставился на наушники:

– Что там?

Он протянул руку и взял их. Вставил сначала один, потом другой в свои волосатые уши.

Митци моргнула и сказала, коснувшись экрана:

– Сам узнаешь.

Объяснять она не стала, но единственный способ пережить кошмар – это принять в нем участие. И не просто просматривая пиратскую копию на экране телефона. Настоящему безумцу нужно, чтобы все увидели и услышали кошмар на большом экране. Много раз, билет за билетом. Пока не перестанешь содрогаться до глубины души.

А шедевр между тем и с телефона сделал свое дело. Лицо Шло побледнело, будто сыпанули сахарной пудры на пончик. Из глаз брызнули и потекли слезы. Нижняя губа задрожала. Продюсер закрыл рот руками и отвернулся.

Митци задумчиво произнесла:

– Я назвала его «Веселый цыган, длинноволосый блондин, двадцать семь, замучен до смерти, промышленный фен». – Она приподняла очки, однако только для того, чтобы подмигнуть: – Такое название не забудешь, правда?

Шло выковырнул наушник. Неосторожно зацепил чашку и пролил кофе. Схватил салфетку с подставки, промокнул стол. Вырвал второй наушник и швырнул оба в нее. Оттолкнувшись от стола, заковылял мимо официантки. Пробормотал, багровея лицом, на прощание:

– Тебе бы к священнику сходить.

Митци подняла упавшие наушники, послав ему вдогонку:

– Моя религия – моя работа.

Официантка не отпускала продюсера взглядом, и когда Шло открывал стеклянную дверь, и когда, неуверенно спотыкаясь, пробирался по парковке к своему «Порше».

– Обожаю его фильмы, – сказала официантка, играющая актрису, играющую официантку.

Митци оглядела ее с ног до головы и кивнула в сторону «Порше»:

– Хочешь попасть в следующий фильм?

– А ты тоже продюсер?

На вид ей было двадцать три – двадцать четыре, от говора веяло деревенской простотой и легкой гнусавостью, палящее солнце юга не успело испортить ни волос, ни кожи. Обручального кольца также не было. Многообещающие мелочи.

Митци прочитала имя на бейджике: