И тогда я солгал - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Данмор cтр.№ 49

— «Воспой, о богиня, — говорю я, — гнев Ахилла, Пелеева сына, навлекший на ахеян бесчисленные бедствия. Многие храбрые души отправил он в Аид, и многих героев отдал на поживу псам и стервятникам».

— Что это, Дэн?

— Гомер, начало «Илиады».

— Ты же не знаешь греческого, Дэн?

— Это перевод Сэмюела Батлера, ^[28] из библиотеки твоего отца. Тебе понравится, Фелиция: Сэмюел Батлер считал, что «Одиссею» сочинила женщина.

— Правда?

«Многие храбрые души отправил он в Аид…» Я уже много лет не задумывался над этими строками. Они всегда пробирали меня насквозь, а вот теперь — навряд ли. Отправились в Аид — как будто гнались за лондонским омнибусом.

— Твой отец думал, что математика тоже не для девочек?

— Никогда не спрашивала. Помнишь тьютора, которого наняли Фредерику на летние каникулы?

— Да.

Я никогда не видел стервятников, разве что на картинках в «Нэшнл Джиогрэфик» у Деннисов. А вживую — только ворон и сарычей, которые лениво парили по небу и клонились с крыла на крыло, глядя вниз, на землю. И крыс.

— Ну и что там про тьютора?

— Я однажды видела, как он плакал в комнате для занятий, положив голову на стол. Просто плакал без умолку.

— Что ты сделала?

— Тихонько отошла. Думаю, он меня не услышал. Я испугалась.

— Рассказала кому-нибудь?

— Только Фредерику. Он засмеялся, а потом сказал, что это, наверное, из-за того случая, который произошел в комнате для занятий.

— Из-за какого?

Фелиция смущается и опускает глаза.

— Тьютор положил руку ему на…

Я живо представляю себе это.

— И что сделал Фредерик?

— Ничего. Сказал, что в школе такое случалось постоянно.

— Наверное, тьютор боялся, что он расскажет отцу.

— Не знаю.

Фредерик наверняка позабыл об этом на следующий день. «В школе такое случалось постоянно».

— Тьютор должен был заниматься с Фредериком греческим, — говорит Фелиция. — Но после того случая мы гуляли, сколько хотели.

Я напряженно вглядывался в страницы учебника Фредерика по греческому, но вскоре бросил это дело. В греческом мне разобраться было не под силу. Зато я прочитал «Илиаду» по-английски, а потом и «Одиссею». Мне было пятнадцать, и я не знал, как произносить греческие имена; и до сих пор не знаю. Но когда все происходит у тебя в голове, разницы нет. Слова врывались в мою голову. Я чувствовал, как они отпечатываются в моей памяти, будто следы.

Я смотрю, как Джинни приникает к Фелиции, и выдаю следующие строки.

— «Первой вижу я тень спутника моего Ельпенора, ибо не был он еще предан земле. Тело его оставили мы неоплаканным и непогребенным в доме Цирцеи, ибо занимали нас иные дела. При виде его опечалился я и восплакал. „Ельпенор, — сказал я. — Как явился ты сюда, в туманный сумрак? Пеший добрался ты быстрее, чем я на корабле“».

— Ельпенор погиб в битве?

— Нет. Напился пьяный, упал с крыши дома и сломал шею.

Фелиция смешливо фыркает.

— А потом Одиссей повстречал тень своей матери и хотел ее обнять, но не сумел, потому что мертвые сделаны из иного вещества, чем мы. Всякий раз, когда он пытался ее ухватить, она обращалась в ничто. Чтобы вызывать мертвых, ставили чашу с кровью.

— Откуда ты столько всего знаешь, Дэн?

— Это всего лишь отрывки из обрывков. Чтобы собрать их воедино, нужно образование.

— Ты можешь получить образование.

— Слишком поздно.

Я бы хотел, чтобы мы сидели за этим столом вечно. Мэри Паско укрыта травой, как и хотела. На этот маленький клочок земли словно бы проглядывает солнце, хотя остальное небо облегли такие тяжелые тучи, что все окрестности покрыты мраком. Свет сияет даже здесь, в кухне. Я не шевелюсь, и Фелиция не шевелится, и Джинни присмирела на руках у матери — стало быть, мы в безопасности.

— Я уеду в Лондон, — говорю я.

— Правда? — Ее исхудалое лицо светлеет. — Я очень рада!

— Но сначала мы проведем день вместе. Ты можешь завтра оставить Джинни с Долли Квик и прийти сюда? Мы вместе прогуляемся до Тростникового мыса.

— Слишком далеко идти пешком.

— Я приведу для тебя пони из Вентон-Ауэна. Не говори Долли, что идешь со мной.

— Мы ведь вернемся до темноты?

Я вспоминаю, как багровеют грозовые тучи на горизонте, над морем. Пора домой, говорю я. От Тростникового мыса возвращаться долго. Надо успеть до дождя. Фредерик не хочет уходить, но я настаиваю. Помню, как я все время оглядывался назад, и казалось, что непогода вот-вот настигнет нас. Но этого не произошло, и наконец Фредерик промолвил с разочарованием: «Могли бы и остаться».

— Конечно, вернемся, — отвечаю я Фелиции.

Той ночью я не сплю. Ложусь дважды, но оба раза приходится вставать, потому что сердце чересчур колотится. Все равно, перевернусь ли я на левый бок или на правый, стану ли считать до ста или глубоко дышать. Оно бьется слишком сильно, как будто после бега. Надо встать, говорю я себе, у меня много дел, но едва я вылезаю из постели, оказывается, что делать нечего, разве только дожидаться утра. Достаю деньги из жестянки из-под табака и пересчитываю. Переставляю жестянку с полки над очагом, где она обычно стоит, в другое место, потом ставлю обратно. Понимаю, что зажигать свечи ни к чему, но не могу сидеть в темноте. Нужно купить еще лампового масла.

Я не боюсь, хотя можно подумать иное. Биение моего сердца не связано со страхом. Это что-то новое, неведомое для меня. Может быть, воодушевление. Веселье. Может быть, я никогда больше не засну. Похоже, я вступаю в новую жизнь, которая не имеет ничего общего со старой.

Я жду, когда наступит день. Жду, когда придет Фелиция. Я уже представляю ее приход. Темные глаза на бледном лице широко раскрыты. Она не очень похожа на Фредерика, однако подобна ему во всем. С первыми лучами я схожу в Вентон-Ауэн за пони. Мне не откажут. Возьму денег и заплачу им. Я пойду пешком, а Фелиция поедет верхом. Один-единственный день — все, что мне нужно.