Облачно, возможны косатки - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Филатова cтр.№ 31

С одной стороны, это звучит вполне логично: такой подход можно считать разновидностью бритвы Оккама, примененной для исследования поведения животных. С другой стороны, как и бритва Оккама, принцип Ллойда Моргана порождает ряд классических редукционистских проблем. В частности, его можно применить и к поведению человека: в конце концов, кто сказал, что мы учимся открывать дверь не методом проб и ошибок?

И если в случае с человеком это воспринимается скорее как шутка (я имею в виду в примере с дверью – во многих других ситуациях люди действительно решают проблемы методом проб и ошибок, оказываясь в этом смысле ничуть не сообразительнее собак), то к высшим животным, таким как человекообразные обезьяны, принцип Ллойда Моргана применяют довольно часто и сводят таким образом все многообразие их поведения к набору механически заученных действий. Поэтому редукционисты с восторгом ухватились за принцип и стали цитировать его к месту и не к месту, в результате чего сам Ллойд Морган обрел славу ученого, отрицающего наличие интеллекта у животных.

Огорченный таким злоупотреблением, во втором издании своей книги Ллойд Морган написал: «Следует добавить, чтобы исключить неправильное понимание диапазона действия принципа, что он отнюдь не исключает интерпретацию конкретного вида деятельности как высших процессов, если у нас уже есть независимые свидетельства их проявления у животного». То есть если мы уже знаем из корректно поставленных научных экспериментов, что шимпанзе способна понимать концепции вроде той, что защелка связывает дверь со стеной, то мы имеем полное право интерпретировать открывание обезьяной двери как результат мышления, а не обучения методом проб и ошибок. Впрочем, до сих пор принцип Ллойда Моргана то и дело цитируют в оправдание поведенческого редукционизма, конечно же забывая добавить вторую часть, а может быть, даже не зная о ней.

Такие редукционисты нередко встречаются среди биологов старой школы, но еще чаще – среди гуманитариев. Последние изучают в основном человека, поэтому, естественно, он кажется им совершенно уникальным, ведь о животных они почти ничего не знают. Они со студенчества усваивают парадигму, что человек принципиально отличается от животных очень многим – наличием речи, сознания, культуры и других возвышенных черт. Проблема в том, что у большинства этих понятий нет четких общепринятых определений, а те, что есть, либо позволяют применить их к некоторым животным, либо оставляют за чертой часть представителей вида Homo sapiens. Яркий пример – не утихающие до сих пор споры о том, есть ли у животных культура. Многие традиции животных вполне подпадают под разнообразные научные определения этого термина, а когда его искусственно пытаются сузить, то приходится исключать из него и некоторые явления, определенно относящиеся к человеческой культуре. Скажем, некоторые исследователи предлагают одним из критериев культуры считать ее обязательное усложнение во времени – но тогда нам придется перестать считать таковыми многие традиционные человеческие культуры, сохраняющиеся неизменными на протяжении тысячелений. Правда, гуманитарии часто обходят эту проблему, вместо уточнения термина просто добавляя в определение слово «человек» или «человеческий», но это уже явное жульничество.

Биологи изучают жизнь на Земле во всем ее многообразии, и для большинства из них человек – всего лишь один из многих видов животных, каждый из которых имеет свои уникальные особенности. Поскольку эволюция постепенна, ни одно свойство не возникает внезапно из ниоткуда, у всего есть свои предпосылки, так что, если смотреть на человека в ряду вымерших предков, а не ныне живущих родственников, четкую границу между еще-не-человеком и уже-человеком провести невозможно. Поэтому у биологов и гуманитариев зачастую совершенно разные картины мира – у первых единый мир животных с человеком в качестве одного из его представителей, а у вторых дискретный мир с уникальным сложным человеком в центре и неинтересными тупыми зверушками на периферии. Истина же, как обычно, где-то посередине. По этому поводу хорошо высказался Стивен Пинкер (кстати, гуманитарий), сравнив речь человека с хоботом слона. И тот и другой признак уникальны и больше ни у кого не встречаются, и речь кажется нам более уникальной, чем хобот, лишь потому, что мы сами – люди. Будь мы слонами, невнятное бормотание этих двуногих казалось бы нам ничем не примечательным, а вот хобот – это сила!

На самом деле, конечно, у человека есть много интересных и уникальных черт, выделяющих его среди прочих живых существ. Но все они в той или иной зачаточной форме присутствуют и у других видов, да и у самих людей развиваются постепенно. Подумайте: в каком возрасте, с вашей точки зрения, ребенка можно считать человеком? Новорожденный, он в смысле наличия разума и речи не особенно отличается от котенка или щенка. В возрасте около года ребенок, как умная собака, может понимать многие слова, но сам еще не говорит. Зеркальный марк-тест, о котором речь пойдет ниже, дети начинают проходить в полтора-два года – т. е. до этого возраста в смысле наличия самосознания они недотягивают до взрослых шимпанзе. Примерно в это же время или чуть позже дети начинают обгонять по владению речью шимпанзе, обученных языкам-посредникам.

Следует ли ввиду этого проводить границу между человеком и животными по двухлетним детям? Думаю, это мало кому понравится. К тому же неясно тогда, как быть, например, с аутистами, которые могут не разговаривать лет до шести-семи (а иногда и вообще всю жизнь), но при этом часто способны делать невероятные вещи, совершенно недоступные обычным людям, – скажем, проводить в уме сложные вычисления с многозначными числами.

Вообще, что касается сравнения интеллекта людей и животных, в последние лет сто казавшаяся непреодолимой пропасть между ними постепенно заполнялась благодаря все новым и новым исследованиям, в которых положительных результатов («животные могут») было много больше, чем отрицательных («животные не могут»).

Когда речь заходит о том, какие животные самые умные, кроме шимпанзе и слонов, обязательно вспоминают дельфинов. А среди дельфинов, по мнению многих тренеров и ученых, самые умные – косатки. Так ли это на самом деле?

Тут сразу возникает несколько проблем. Главная из них – отсутствие четкого определения, что такое интеллект, и вытекающие из этого проблемы с его измерением и сравнением. Точных методик измерения интеллекта не придумано даже для нашего вида. Традиционные человеческие тесты на интеллект – IQ-тесты – вызывают множество сомнений и споров среди профессионалов и просвещенных обывателей. Дело в том, что интеллект – штука многомерная, и его невозможно однозначно измерить по одномерной шкале. Талантливый инженер может быть совершенно не способен написать связный читабельный текст, а доктора наук в повседневной жизни нередко проваливают банальные задачи на здравый смысл.

Попытки измерить интеллект животных насчитывают уже более чем столетнюю историю, и все это время исследователи пытаются придумать какой-то критерий, который позволил бы сравнивать разные виды. Один из «простых» способов оценки интеллекта – сравнение размера мозга. Действительно, если посмотреть на эволюцию предков современного человека, этот показатель у них со временем возрастал, а с ним улучшались и когнитивные способности. Но если считать человека самым разумным существом на Земле, то размер мозга – не лучший критерий, ведь мозг слона больше человеческого, а самый большой мозг у кашалота.