Сны Сципиона - читать онлайн книгу. Автор: Александр Старшинов cтр.№ 76

Когда через два дня Гней Домиций прибыл из лагеря узнать, как протекает моя болезнь и можно ли надеяться, что я встану во главе армии, я отвечал слабым голосом, чтобы он не подходил к моей кровати, чтобы страшная болезнь не захватила и его, и просил, чтобы он вел римлян в бой без меня, иначе Антиох ускользнет от нас и наши труды пропадут даром, ибо зима может стать еще злее ^[97]. Не нужно ничего выдумывать в тактике боя против Антиоха, весьма посредственного полководца. Пусть строят наши порядки обычным образом, как заведено издревле: легионы в центре, конница и союзники — наши крылья. Однако Домиций опасался, что Ганнибал, нашедший себе после изгнания приют при дворе сирийского царя, встанет во главе вражеской армии. Я постарался развеять его страхи и вселить уверенность, напомнил, что Антиох слишком честолюбив, чтобы позволить отнять у себя славу и поручить изгнаннику командование. В лучшем случае Ганнибал поможет ему советом. Но Антиох таков, что тут же отринет все советы и увлечется схваткой. Более всего я опасался, что Домиций решит подражать мне, не имея моего умения, что начнет устраивать ненужные маневры, потеряет контроль над битвой и будет разбит. Но он оказался человеком осмотрительным и не стал увлекаться погоней за дерзкой славой.

Я до сих пор не знаю, был ли я прав и так ли беспомощно выглядел при дворе Антиоха Ганнибал. В пользу моего суждения говорили те нелепые ошибки, что наделал Антиох в войне до той поры.

В большой битве ^[98] я не командовал нашей армией — эту роль взял на себя якобы мой брат Луций. На самом деле у армии было три командира: левый фланг возглавил Гней Домиций, Луций встал в центре и скорее изображал полководца, нежели был им. Правый фланг взял под командование Эвмен из Пергама. Сражение едва не закончилось катастрофой — сирийцам удалось опрокинуть целый легион, и наши ринулись бежать. Только действия префекта лагеря, что вывел всех оставшихсяв лагере в поле и приказал убивать бегущих, остановило панику. Эвмену удалось разбить противника на своем фланге, Домиций разгромил стоявшую в центре противника фалангу. Что делал мой брат Луций, я точно не знаю. Если бы Антиох не был так самоуверен и уступил бы командование своей армии Ганнибалу, что ошивался у него при дворе, наша армия была бы разгромлена — старый хитрец не спустил бы нам ошибок и сумел бы воспользоваться нашими промахами.

В прежние времена я зачастую преувеличивал заслуги Луция, чтобы выставить старшего брата достойным знаменитого имени Сципионов. Однако в то время, когда меня не было рядом, он подтверждал лишь то, что говорил о нем сенат: Луций не способен выигрывать битвы, он вообще ни на что не способен, и его назначения — лишь дань славе его отца и его брата.

Как бы то ни было, но даже без меня римляне разбили Антиоха, хотя битва была кровавой, и в наших реляциях Риму Луций преувеличивал потери противника, сообщив, что царь собрал армию, в три или четыре раза превосходившую нашу. На самом деле силы были почти равны, а уж выучку наших легионеров нельзя было сравнивать с беспомощностью толпы, что вывел на поле боя Антиох. Но преувеличив армию сирийцев (впрочем, многие прибегают к подобным уловкам), Луций смог сообщить сенату, что убивал врагов тысячами. Наши потери он даже не упоминал, хотя они были значительны.

Сказать к слову, Антиох выполнил свое обещание и вернул мне сына без выкупа.

После победы и возвращения бедолаги Луция мне не пришлось более притворяться больным, я спешно «поправился» и постарался провести как можно более успешные переговоры с Антиохом, получить от него уступки и значительную контрибуцию.

Но моя внезапная болезнь и столь удачное выздоровление, совпавшее с возвращением сына, вызвали у кого-то в Риме подозрения. Начались кривотолки. Говаривали о письмах, что я слал Антиоху и обещал уступки. Какая-то фальшивка даже попала в руки народным трибунам — мол, я советовал Антиоху не начинать битву, пока я не поправлюсь, тем самым как бы обещая сражение проиграть. Такую нелепость мог выдумать только дурак. Поддаться в сражении врагу даже ради спасения Луция я не смог бы никогда. В итоге по возвращении меня попытались привлечь к суду за измену. Увы, мои обвинители были не так далеки от истины, как могло показаться моим почитателям.

И хотя никому и никогда не открылось в подробностях то, что случилось, я-то знал, что моя служба отечеству отныне не может считаться безупречной. Темное пятно легло на мое имя. Пускай этот позор неизвестен Катону и его псам, мне уже не очиститься никогда. Ни один обряд, ни одна жертва не станет для меня искупительной.

И не из-за гордости и презрения к толпе отказался я защищаться перед народом и отбиваться от нападок обвинителей. Я попросту не мог этого сделать, ибо был виновен. Там, на суде, я не стал бы отрицать вину. Но и открыть свою тайну перед народом казалось выше человеческих сил. Это был не просто мой позор, но и позор всего, что я свершил, тень пала бы на все прежние победы. На моих людей. На сам Рим. Потому я искал возможность ускользнуть от суда, устраивал демарши, а когда и это не помогло — удалился в деревню. Я прятал под покровом высокомерия свою страшную рану. Тем сильнее была благодарность моя Гракху, что он избавил меня от невыносимого унижения, не допустив заключения Луция. После моей уступки Антиоху ничто и никогда уже не будет прежним. Я больше не смогу заявить, что я чист перед Римом. Наше мужество в плену у нашего тайного страха. Говорят, Антиох убил одного из своих сыновей, чтобы тот не лишил его трона. Быть может, увидев в плену моего мальчишку, он решил проверить, так ли твердо сердце знаменитого римлянина, и нашел в этом особое удовольствие. И отыскал мою слабину. Ужас был в том, что захоти я броситься на меч или как-то иначе расстаться с жизнью, чтобы избежать позора, я бы не смог. Антиоху нужно было, чтобы меня не было на поле брани. Иначе я, как Ганнибал, принял бы яд, ускользнув от диктата восточного царя. Как ни смешно, сегодня я позавидовал Пунийцу, у него была возможность одолеть врагов своей смертью, мне такого шанса не выпало. И мне показалось, что в нашем последнем поединке он все равно победил.

Я предал отчизну ради сына, тем печальнее было мне видеть, как с годами он превращается в ничтожество. Жертва моя принесена ради бесполезного существа, связанного со мной лишь нитью одной крови, но не родством духа. Иногда задаю я себе вопрос — принес бы я в жертву свою честь, если бы смог провидеть будущее и узнать, каким станет мой сын, за которого я отдаю себя.

Эта моя тайна как незаживающая язва в моей душе. Ее никто не видит, но я помню о ней каждый день и внутренне содрогаюсь от боли, стоит памяти ненароком коснуться болячки.