Однако патриаршество Германа продлилось недолго: щедрый и открытый, небезуспешно пользующийся правом печалования пред царем, он быстро снискал «дурную славу» человека, уважающего императора – «высочайший» уровень общественного сознания! Германа откровенно ненавидели и постоянно сравнивали – естественно, не в его пользу – с прежним патриархом, в котором усматривали прирожденную солидность и самостоятельность. Хотя, как выяснилось, для умиротворения Церкви патриарх Герман был не вполне удачной кандидатурой, царь надеялся с его помощью решить свою главную проблему – получить прощение. А вслед за ним и признание, наконец, безусловным своего императорского сана. Но время шло, а желанное событие все не наступало.
Император требовал объяснений, но Герман уклонялся от них. Истина вскоре открылась – выяснилось, что и в глазах патриарха Германа Михаил VIII Палеолог совершил тягчайший грех, подняв руку на помазанника Божьего, прирожденного царя Иоанна IV Ласкариса. И грех этот так силен, что лично он, «Вселенский патриарх», не может простить – это выше его сил. Прощение выглядело бы бесчестием перед Богом, преступлением перед Церковью, и Герман никогда не отважится на это. Ведь существуют грехи, отмаливать за которые виновника берутся лишь столпы Православия, святые старцы, десятилетиями подвязавшиеся в пустынях и там совершавшие духовный подвиг. И грех Палеолога – из их числа.
Этот момент очень важен, и его нельзя пропустить как рядовой случай. Для оценки монархического сознания византийского общества отказ двух патриархов снять отлучение с царя – блестящее свидетельство глубокой религиозности и все еще сохраняющегося подлинного благочестия греческого общества. Правда, лично для патриарха Германа это – не самое лучшая оценка: ведь он прекрасно знал, с какой целью царь выставляет его кандидатуру на должность предстоятеля Константинопольской церкви. Кроме того, начался раскол, который патриарх не смог преодолеть: многие монахи и рядовые обыватели требовали прекратить общение с теми епископами, которые одобрили низложение патриарха Арсения. К ним присоединился Александрийский патриарх Николай II (1243—1276), зато Антиохийский архиерей Евфимий II (1260—1269) солидаризовался с Собором.
Вместо Константинопольского архиерея умиротворением Церкви занялся император. Михаил VIII Палеолог деятельно боролся с расколом, неоднократно собирая народ и священников и высказывая простые, но разумные мысли. «Много людей ходит в ваши жилища, думая не о том, что хорошо для вас, а о том, как бы выманить у вас чтонибудь нужное себе. Вот они станут обвинять царей, смешивая новое со старым, начнут говорить, что обстоятельства в Церкви не хороши, и, может быть, к этому говору расположат других; а через это, ожидая улучшения, будут и их сбивать с толку. Но увлекаться их словами и вместе с ним впадать в заблуждение – это было бы и для меня нестерпимо, и для вас небезопасно. Те разбегутся, а вам от обвинений не уйти»
[365]. Однако в одиночку царь справиться с расколом не мог.
В ситуацию вмешался духовник императора Иосиф, игумен Гализейский. Пользуясь доверием Михаила VIII Палеолога, он сумел внушить тому мысль, что непопулярный патриарх не сумеет разрешить царя от греха и собрать воедино расколовшуюся Церковь. Повидимому, игумен был прав, хотя следует знать, что втайне Иосиф очень хотел занять патриарший престол и откровенно завидовал Герману. Но император и сам был мало удовлетворен поведением старого товарища.
Получив разрешение василевса, Иосиф встретился с патриархом и попытался убедить архиерея сложить с себя патриарший сан добровольно. Однако Герман был не так прост, да и не чувствовал за собой никакой вины. Убежденный в том, что пользуется расположением василевса, он продолжал хиротонисать епископов и решать церковные дела, а император внешне благосклонно взирал на его деятельность. Наконец, перед праздником Воздвижения Креста Господня царь и ближайшие архиереи откровенно дали понять Герману, что он не угоден им.
Тот не стал спорить и 14 сентября 1267 г. сложил с себя сан. Узнав об этом известии, император поспешил созвать Собор, на всякий случай направив одновременно общее от себя и епископов послание Герману с предложением возвратиться обратно; но того уже невозможно было вернуть
[366]. В утешение патриарха наградили титулом «царского родителя». Василевс действовал так тонко, что, невзирая на неприятное для Германа событие, тот сохранил с царем добрые отношения.
Вместо Германа решением царя архиереи избрали Константинопольским патриархом Иосифа Гализейского (1268—1275 и 1282—1283), перед которым император постоянно исповедовал свои грехи и с кем беседовал о спасении души
[367]. И, надо сказать, Михаил VIII не ошибся – уже 2 февраля 1268 г., на Сретение, на Литургии, Иосиф вместе с другими епископами принял покаяние царя.
Это была торжественная и запоминающаяся картина. Василевс явился в Храм Святой Софии в окружении телохранителей и членов сената. Сняв корону, император, окруженный сановниками, подошел к Царским вратам, за которыми в Святом Алтаре пребывал патриарх и архиереи, и пал на землю. Он громогласно исповедовал перед всем народом свое преступление и пламенно просил прощения. Патриарх, держа в руках бумагу с формулой прощения, вслух подробно изложил вину царя относительно юного Ласкариса, а затем громким голосом произнес, что отныне император прощен. За ним эту же формулу произнесли по очереди все епископы, находившиеся в храме. Император поднялся, словно обновленный Святым Духом, помолился и, счастливый, вышел из Храма Святой Софии. Он тут же повелел своему слуге доставлять ослепленному Иоанну IV Ласкарису все необходимое из пищи и одежды в крепость, где тот содержался, и беспрестанно заботиться о нем
[368].
Но и после этого раскол в Восточной церкви не прекратился. Более того, если Герману вменяли в вину, что тот оскорбил Арсения, признав соборный приговор, то, как говорили, Иосиф тем более виновен, что принял покаяние императора, отвергнутое Арсением
[369]. Как ни раздавал патриарх золото, полученное от царя, число его сторонников катастрофически уменьшалось, а партия «арсенитов» росла. В кругу духовных лиц Иосиф утверждал, что и сам глубоко уважает Арсения, и только необходимость заставила его самого признать отлучение бывшего патриарха и принять управление Константинопольской церкви в свои руки. Оправдывался Иосиф тем, что, находясь с императором в добрых отношениях, он делает много полезного Церкви и людям
[370].