Когда к воротам подъехала темно-синяя «Победа» с серым верхом и шашечками по бокам, парень ощутил азарт. Колесникова вышла из ворот и направилась к машине.
«Да! Вот она».
Не оглядываясь, Колесникова уселась в такси, и оно тут же растворилось в густом потоке машин.
Глава 4
Прохор Котеночкин, в прошлом старшина команды мотористов подлодки М-32, после окончания войны вернулся в свой родной город Псков и тут же угодил в скверную историю. Как-то вечером, возвращаясь от приятеля, он столкнулся с четырьмя молодыми людьми, которые сидели на детской площадке, сквернословили, пили «белую головку» и горланили песни под гитару. Бывший подводник не смог просто так пройти мимо и сделал разнуздавшимся юнцам внушение. Словесная перепалка перешла в драку, в результате которой Прохор лишился зуба, но одержал убедительную победу. Удар у него был неслабый.
Однако беда состояла в том, что один из его противников потерял глаз. Возвращаясь из гостей, Прохор, естественно, находился в легком подпитии, что стало лишним доводом при вынесении ему обвинительного приговора. За нанесение тяжких телесных прокурор требовал для Котеночкина пятерик, но судьи учли ситуацию и ограничились тремя годами лишения свободы.
Прохор отсидел этот срок от звонка до звонка, потом поселился в квартире своей пожилой матери и вскоре устроился на работу в таксомоторный парк, расположенный на Текстильной. За три года заключения характер Прохора, который и до этого отличался упрямством и нелюдимостью, и вовсе испортился до неузнаваемости. Старенькая мать то и дело отчитывала сына за его сварливость, уговаривала обзавестись семьей. Однако Прохор так и не смог отыскать себе жену.
Женщинам он не нравился, так как был не особо хорош собой. Коллеги его чурались и за глаза называли угрюмым.
Зато местный участковый Прохора не забывал и доводил до белого каления своей чрезмерной заботой и неустанным контролем. Котеночкин и раньше недолюбливал представителей власти, а теперь из-за этого лейтенантика и вовсе возненавидел всех тех людей, которые когда-либо имели какое-то отношение к охране общественного порядка.
Рабочий день сегодня оказался долгим. Котеночкин изрядно устал, вернулся в гараж и услыхал от одного из механиков, что в диспетчерской его ждет начальник таксопарка с каким-то незнакомым человеком. Тот одет в гражданку, но назвался милиционером. Прохор в своей обычной манере насупился и приготовился к неприятному разговору.
Когда он вошел в диспетчерскую, начальник таксомоторного парка Супиков, которого все называли просто Семенычем, тут же бросился ему навстречу, пригнулся и тихо шепнул:
– Ты давай тут не особо хорохорься, а то без премии оставлю! – После этого Семеныч резко повернулся и сказал уже громко, чтобы гость его услышал: – Вот это и есть наш Прохор Егорович Котеночкин, водитель автомобиля «Победа» с госномером ПС 34–01. Прошу вас, товарищ, можете задавать вопросы. Я уверен, что Петр Егорович на них ответит.
Котеночкин угрюмо посмотрел на незваного гостя. Это был парень не старше тридцати, с задорной улыбкой, волосами соломенного цвета и беззлобным прищуром.
Он шагнул вперед, протянул водителю руку.
– Здравствуйте, Петр Егорович! Моя фамилия Костин. Я старший лейтенант милиции, оперуполномоченный. Мне нужна ваша помощь.
Прохор достал из кармана засаленную тряпку и принялся вытирать ею свои относительно чистые потрескавшиеся пальцы.
– Ладони в масле, начальник, – проворчал он и не стал отвечать на рукопожатие.
– Мне сказали, что ты сидел, – продолжая улыбаться, сказал милиционер.
– А твое какое дело?
– Да, собственно, никакого. Просто не похож ты на зэка, Прохор Егорович! Лицо у тебя хоть и суровое, но без гнили этой уркаганской. Угощайся. – Костин достал пачку «Герцеговины Флор» и протянул Прохору.
Тот хмыкнул, помотал головой и заявил:
– Я такие не курю!
Он убрал в карман тряпку, достал из другого пачку «Казбека» и вопросительно посмотрел на Семеновича. Начальник таксопарка кивнул, и Прохор чиркнул спичкой.
– Тогда вы угощайтесь, товарищ Супиков. – Гость протянул пачку Супикову, тот взял папиросу, все трое закурили, и милиционер сказал Прохору: – Я «Победу» твою сегодня в городе видел.
Таксист напрягся и спросил:
– А где именно?
– Возле районной больницы видел. Там к тебе барышня подсела, а я рядом стоял. А годков ей сколько?
– Кому? Барышне?
Парень рассмеялся и сказал:
– Нет! «Победе» твоей сколько, спрашиваю. Ведь с виду она совсем новая.
– Полгода моей «Победе», начальник. Может, хватит уже вошкаться? Говори, чего тебе от меня надо, а то мне домой пора.
– Прости, Егорыч! Понимаю я, что ты сейчас умаялся, после смены. Но видишь ли, какое дело, я к той самой барышне большой интерес имею. Помнишь ее?
– Ну, допустим. Красивая, молодая.
– А куда ты ее возил?
– В Завеличье возил. Высадил за мостком у колонки и уехал.
– Адрес можешь назвать?
– Улица Юбилейная, а какой дом, не знаю. Не назвала она адрес, сама дорогу показывала.
– Егорыч, не в службу а в дружбу, давай до той колонки прокатимся. Ты меня на месте и сориентируешь. – Костин достал из-за пазухи пару банкнот. – Ты не думай, что просто так. Я заплачу.
– Поезжай, Прохор Егорович! – совсем некстати вмешался в разговор Супиков. – Товарищ у нас из органов, а им помогать нужно.
Прохор зло посмотрел на начальника и резко проговорил:
– Никуда я не поеду! Я свою вахту отстоял, мне домой пора. К тому же у меня бензонасос на ладан дышит. Я уже к Жаркову подходил, он завтра посмотреть обещал. Пока не исправит, я с утра из гаража ни ногой!
Костин вопросительно посмотрел на Супикова, и тот пояснил:
– Жарков, это наш главный механик. Хороший, знаете ли, специалист!
– Можете вы его попросить, чтобы он прямо сейчас машину посмотрел? – спросил Костин.
– Чего ж не попросить? Сделаем.
– Вы тут делайте все что хотите, а я домой, – заявил Котеночкин. – Жарков ваш с бензонасосом часа три может провозиться, я столько времени тут сидеть не собираюсь!
Он повернулся было и собрался направиться к выходу, но тут пришлый парень ему сказал:
– Что-то сдается мне, Прохор Егорович, что ты нам тут не те гайки вкручиваешь! Лайбе твоей и года нет, а у нее уже бензонасос медным тазом вроде как накрылся. Может, хватит нас тут табанить? Давай уж мотнем скоренько в Завеличье, а потом уже и по домам, каждый в свою люлю.
Котеночкин повернулся, выпятил нижнюю челюсть и грозно поинтересовался:
– Ты на каких судах хаживал, салага?