Сложно предположить, чем бы закончился мучительный эксперимент, если бы в один из вечеров после рабочей смены Александр не заглянул в прокуренный пивной павильон. Взяв пару кружек пива, он устроился на свободном местечке и вдруг услышал свое имя. Приглядевшись, он распознал сквозь сизый табачный дым фронтового товарища – Ваньку Старцева.
Потискав друг дружку в объятиях, они покинули шумную пивную и долго потом сидели на лавочке в сквере под темнеющим майским небом. Вспоминали боевых товарищей, рейды по немецким тылам, рассказывали о себе… Расставшись в сорок третьем, они так и не имели известий друг о друге.
В тот день Александр узнал о службе Ивана в МУРе. Тогда же получил от него предложение попробовать себя в сыскном деле. И тогда же, не раздумывая, согласился.
* * *
Работа шла споро, однако до обеда планируемую половину объема сделать не удалось. «Точно придется сидеть часов до восьми», – с грустью подытожил Васильков, прерываясь на обед.
Обедать из Таганского военкомата бегали за квартал в небольшую столовку при бухгалтерских курсах. Кормежка там была скудной, но выбора все равно не было – все понимали: не ресторан. Проглотив по порции жидких щей с куском ржаного хлеба, Васильков с Баранцом направились обратно в старый корпус. До конца получасового перерыва оставалось минут семь, потому шли неторопливо, покуривая.
За полсотни метров до входа в старый корпус Александр бросил взгляд назад. И снова приметил троих знакомых типов с папиросами между фиксами из белого металла.
Поднявшись в кабинет, Васильков подошел к окну и осторожно выглянул на улицу. Незнакомцы «паслись» в переулке, через дорогу от главного входа.
– Кого высматриваешь? – поинтересовался Туманов.
– Какие-то охламоны ходят за мной.
Подполковник встал рядом, пригляделся…
– Впервые их вижу. По возрасту похожи на призывников.
– На кой я сдался вашим призывникам?
– Они же не знают, что ты прикомандированный из МУРа. Просто заметили, как ты вышел из военкомата, и поперлись следом.
Объяснение Василькова не устроило, и он продолжал непонимающе смотреть на Туманова.
– Ну, к примеру, хотят договориться с тобой об отсрочке от призыва или что-то в этом роде, – разжевал тот непонятливому сыщику.
Сомнений не убавилось, Александр повел плечами:
– Что-то не очень-то они похожи на призывников. Самому старшему восемнадцать или чуть поболе, а двум другим и по шестнадцать не дашь. Опять же, фиксы, одеты как блатные в третьем поколении…
– Придираешься как профессиональный сыщик, – засмеялся Туманов, возвращаясь к своему столу. – А нам тут знаешь с какой шантрапой приходится работать? Порой тепленькими забираем, прямо с гулянок по случаю амнухи.
– По случаю чего?
– Амнистию блатные так величают. Он карманы чистил в транспорте, квартиры обворовывал или людей калечил. Отсидел и, как говорится, чист перед законом. Полностью восстановлен в правах. Раз такое дело – нам положено его взять на учет. Ежели медицина пропускает, то бреем налысо, обряжаем в форму и ставим в строй. А вояки из этих типов – сам небось знаешь какие.
Усаживаясь за стол, Александр вздохнул:
– Знаю. Встречал на фронте…
Глава третья
Москва, Глотов переулок; июль 1945 года
На следующий день, в назначенный час Дед Сафрон вторично повстречался с Беспалым. На этот раз разговор проходил без алкоголя, в спокойной обстановке, на лавочке одного из московских скверов.
Перетерев на трезвую голову, главари порешили объединить свои банды, после чего осторожный Сафрон перешел к теме касательно последней наколки Вано.
– В «Гранте» мы неплохо заправились
[20], и я кое-что запамятовал, – начал он издалека. – Кажется, ты передал какие-то слова от Вано?
Беспалый оказался памятливее и даже подивился тому, что Дед повторяется. Уверенно мотнув чубом, он подтвердил:
– Отвечаю, Дед, Вано слово в слово передал базар «швейцара». Мол, свозят делишки в одно место, там лопатят, перечитывают и ставят метку.
– Метку? – вскинул седую бровь Сафрон. – Я вчера о ней от тебя не слышал.
– Да, они ставят на делах метку. Но какую именно – не знаю. Да и «швейцар», видать, не в курсе, иначе Вано расколол бы…
По будущему дельцу говорили долго. Закинув под лавку очередной окурок, Беспалый согласился:
– Твоя правда – серьезных корешей у меня покамест нет – все подранены. Только молодняк остался.
– Сколько?
– Двое. Валька Неукладов и Косой.
– Мало. Я подошлю к ним Лаврика – старшим будет. Пусть они пару-тройку дней попасут военкомовскую публику и срисуют для нас картинку – что да как, – сказал Дед, бросив свой окурок в стоявшую рядом урну. – А академиков отправлю к надежному блату
[21].
Беспалый поднял на него удивленный взгляд:
– Неужто до сих пор не веруешь в наколку?
– Верую. Только делишки свои я привык обстряпывать по-другому – чинно, складно, аккуратно. Чтоб не вышло как с броневиком на площади Коммуны. Усек?
* * *
– …Ты сильно не задавайся, Лаврик. Ты не главарь, а всего лишь гончий. И вообще… приблатненный. А задаешься, будто три срока отмотал от звонка до звонка. Мы с Косым лиха не меньше твоего хлебнули, – обиженно поджал нижнюю губу Валька и, демонстративно поправив перебинтованную левую руку, отвернулся.
Наблюдая из-за куста сирени за тихарем
[22], Лавр смачно сплюнул сквозь передние фиксы. Как же они ему надоели!
Два огольца из разгромленной банды Беспалого сразу не пришлись Лаврику ко двору. Косой, при всей своей шустрости и наблюдательности, не нравился ему тем, что хреново соображал. Приказы исполнял споро, но дальше дело не шло. Надежи на такого было мало.
С Валькой Неукладовым выходило ровно наоборот: живости ума ему бог не пожалел, а вот про ловкость и подвижность, видать, позабыл. Внешностью Валька обладал самой обыкновенной: видимых изъянов не имел. Разве что когда пацан волновался или переживал, щеки его покрывались розовым оттенком, а то и вовсе становились лиловыми. Однако все его движения получались угловатыми, будто мышцы с суставами сковала хворь.
В недавнем разговоре с Лавром Беспалый посетовал: «Если б гранату в броневик швырял не Валька, а опытный Прохор Панкратов, дело бы выгорело. Но Проша оставил на войне правую руку, пришлось поручать огольцу…»