Олесь почесал рыжеватую щетину на подбородке. Бесплатные сомнения – это одно. А стоимостью в двадцать пять рубликов – совсем другое.
– Ладно, убедил, – согласился он и отстал от Ивана.
* * *
Олесь Бойко тоже был немаленького роста, но вид имел простоватый. Этакий былинный молодец: светло-рыжие вьющиеся волосы, белая кожа, ясные серо-голубые глаза и немалая силища. Он призвался в тридцать седьмом году и попал в Отдельный стрелковый батальон войск НКВД, несший службу по охране важных промышленных предприятий.
Служба понравилась, и Олесь остался на сверхсрочную, примерив старшинские погоны. В сорок первом попал на фронт, полтора года воевал в дивизии НКВД, заслужил офицерское звание, быстро дорос до ротного. Так и пошел бы по военной стезе, если бы не подорвался на немецкой мине-ловушке.
Ему повезло: разорвавшийся заряд большого вреда не причинил, оторвав на левой руке половину пальца и раздробив кость второго. Отлежав на излечении в госпитале, Бойко предстал перед генералом. Тот вручил ему боевой орден и предложил на выбор два варианта: начальником автопарка при Управлении НКВД Ленинграда или оперуполномоченным инспектором в Московском уголовном розыске.
Хозяйственная работа и автомобили Олеся не привлекали, и он без раздумий выбрал угрозыск.
Придя в МУР, Бойко совершенно не знал сыска. Полный наивняк. Поэтому поначалу его, как боевого офицера, намеревались направить служить в недавно созданный при МУРе военизированный батальон, состоящий из трех строевых рот, автомобилистов, велосипедистов и пулеметной роты. Верно, так и произошло бы, если б не роковая случайность.
В Ржевском переулке гражданами был обнаружен труп пожилой женщины, забитой до смерти тяжелым предметом. Свидетелей не нашли, никто ничего не видел, не слышал. Сыщики опросили соседей и выяснили, что женщина иногда общалась с пожилой парой из трехэтажного дома напротив. Наведались к этой паре, задержали, привезли в Управление для допроса.
Да, действительно, муж с женой часто бывали у погибшей в гостях, иногда приглашали к себе. Но о смерти ее ничего не знали и понятия не имели, кто позарился на ее жизнь. Обыск в их квартире тоже ничего не дал. В общем, зацепиться было не за что, и муровцы с тяжелым сердцем собирались уже их отпускать.
И тут скромно простоявший весь допрос у окна Олесь вдруг спросил: «Скажите, граждане, а что это за пятна на вашей обуви?»
Все разом обратили внимание на их обувь. Мужчина был обут в кирзачи, женщина – в короткие кожаные сапожки. Вся обувка действительно пестрела странными бурыми пятнами.
Через минуту супружеская пара давала признательные показания, как и зачем убивала несчастную старушку. А Бойко чуть позже объяснил, что еще с фронта знал, как выглядят пятна крови на кирзовых сапогах, потому обо всем и догадался.
Грех было направлять такого наблюдательного парня в военизированный батальон, и начальство предложило ему заняться оперативно-разыскной работой. Так он оказался в группе майора Прохорова.
* * *
Старцев еще не знал, что расследование громкого преступления взялся контролировать всесильный нарком НКВД. Но та молниеносность, с которой исполнялись его просьбы, насторожила и приятно удивила. Стоило ему позвонить дежурному офицеру по военному комиссариату Москвы и представиться, как сонный голос на другом конце провода мгновенно преобразился, сделался четким и послушным.
– Да, товарищ майор. Я предупрежден и готов оказать вам содействие, – отрапортовал офицер.
– Мне нужны сведения о майоре Сорокине, – сказал Иван. – Причем срочно.
– Понял вас. Данные записал.
– О результатах прошу сообщить телефонограммой дежурному по Управлению. И одновременно отправить с посыльным на Петровку все найденные документы по указанному офицеру.
– Слушаюсь, товарищ майор. Еще какие-нибудь данные об этом человеке имеются? Имя-отчество, год рождения, специальность? Или номер части, из которой увольнялся в запас? Эти сведения помогли бы ускорить поиск.
– Больше ничего. Если отыщете не одного Сорокина, а несколько, телефонируйте обо всех.
– Понял, товарищ майор. Приступаем к поискам…
Точно такой же запрос полетел и в областной военкомат. И там дежурный офицер моментально передал данные для организации поиска майора Сорокина. Помимо военкоматов, телефонограмма была отправлена и в Наркомат обороны, ведь упомянутый Васильковым офицер мог продолжать службу, а не числиться в запасе.
Дабы не терять время, сыщики соорудили крепкого чайку и, разлив его по кружкам, обсудили план действий. Егоров вызвался утром – сразу после рассвета – съездить к Таганскому военкомату, чтобы еще раз осмотреть место перестрелки, а заодно пройтись по соседним домам, переговорить с жильцами.
Бойко выдал неплохую идею относительно Сорокина.
– Мы должны параллельно обратиться и в паспортный стол, – сказал он. – Народ сейчас в Москву отовсюду прибывает: кто демобилизован, кто из эвакуации. Неразбериха кругом, и в военкоматах данные об интересном нам Сорокине могут затеряться…
Первым на Петровку за пару часов до рассвета прибыл посыльный из городского военкомата. Иван сам сорвался и побежал к дежурному наряду. Лихо козырнув, незнакомый сержант подал толстый запечатанный пакет. Старцев расписался на квитке, отпустил посыльного и, возвращаясь в кабинет, взвесил пакет на ладони.
– Готовьтесь, братцы-товарищи, – оценил он. – Тут полтора килограмма бумажного счастья…
В пакете оказались три довольно пухлых папки. На титульном листе каждой было написано одно и то же: «Майор Соркин…» Тем не менее офицеры, чьи фотографии, документы и характеристики хранились в этих папках, были разными людьми. К тому же не совпадали их инициалы.
– Этот сразу отпадает, – разочарованно произнес Егоров, листая подшитые документы.
– Почему?
– Погиб в январе сорок четвертого.
– Глянь на всякий случай, где он служил и не пересекался ли с Саней…
Второй майор Сорокин был тыловым хозяйственником и с сорокового года служил на Дальнем Востоке. С февраля сорок пятого года находился на лечении в военном госпитале Хабаровска, в апреле этого же года комиссован по состоянию здоровья. В Москву переехал в середине мая.
Третий Сорокин прошел всю войну. Однако, изучив его личное дело, Олесь Бойко сделал однозначный вывод:
– Нет, он не мог встретить Александра. Танкист, воевал в 14-й тяжелой танковой бригаде, в составе 9-й армии Южного фронта. В Москву вернулся две недели назад, проживает на другом конце города.
Опираясь на трость, Иван прошелся вдоль распахнутых окон, из которых тянуло утренней прохладой. Остановившись у одного из них, достал из кармана папиросы.
От отчаяния и досады хотелось врезать со всей силы тростью по фрамуге. Но он, выпустив на улицу струйку дыма, спокойно сказал: