Политический дневник - читать онлайн книгу. Автор: Альфред Розенберг cтр.№ 43

Вся переписка пронизана заботой о «Тангейзере» ^[459] и любовью к нему. Мы вновь слушали оперу в Веймаре по случаю 10–летия съезда партии 1926 г. Обычно я всегда уходил после 2–го акта; на сей раз все остались до окончания представления. Ощущение после: сопереживать происходящему на сцене более невозможно! Я заметил: «Всякая попытка дать [происходящему на сцене] исключительно художественную трактовку оказывается нежизнеспособна, этика этого произведения, столь мощная, чужда нам настолько, что диссонанс становится прямо – таки вопиющим». Абсолютность контрастов вызывает сегодня не ощущение драматизма, но театральности и несоответствия действительности. Выпустивший зеленые листья кривой посох – чудо ^[460], но в наши дни оно производит гнетущее впечатление. Раскаяние рыцаря Тангейзера, его повествование о Риме не трогают нас. Все это стало ныне столь заметным, что чудодейственный по сути 2–й акт не в силах перевесить прочие недостатки.

Я говорю себе: справедливо ли требовать даже от самого большого гения незыблемости всего того, что ему довелось создать? Вечны ли все творения Гёте или Шиллера? Шопенгауэра ^[461]?

Я не могу сделать исключение и для Вагнера. Байрейт проявил бы мудрость, признав это, однако госпожа Винифред ^[462], которая позволила себе встать на путь ереси, нажила врагов в лице семьи В[агнеров]. Двери виллы Ванфрид ^[463] для нее закрыты. (То есть Даниэла. Ева ^[464] тоже?) Уже некоторое время тому назад ко мне из Байрейта поступали жалобы: почему Ницше выдвигают сегодня на передний план – не удар ли это по Вагнеру?

Такого рода недовольство можно обнаружить и в упомянутой мною переписке. Козима В[агнер] называет Н[ицше] «то ли монстром, то ли умалишенным». Ч[емберлен] незамедлительно обнаруживает в Н[ицше] патологическое. Что до Г[енриха] ф[он] Штейна ^[465], то Ч[емберлен] считает, что одно решение последнего «взять на себя воспитание Зигфрида» «имеет важность большую, нежели все труды Н[ицше] вместе взятые». Интересно, что 9.III.1901 (!) Ч[емберлен] пишет Козиме: «Должен вам признаться, что с Н[ицше] я совершенно не знаком». Ясно, что Ч[емберлен] воспринимал всякого противника Вагнера как своего личного врага. Великолепное свидетельство непоколебимой верности представителя свиты [своему кумиру], но это ясно показывает, что и великие пребывают во власти эпохи. В прошлом В[агнер] как художник победил Н[ицше]. Он собрал вокруг себя наиболее развитых людей тогдашней индустриальной эпохи, аудитория, на которую, в свою очередь, рассчитывал и Н[ицше]. Это обстоятельство, а не только головные боли, привело Н[ицше] в состояние отчаяния. Спровоцировало ожесточение и послужило поводом для несправедливых нападок. Против всех. В наши дни немецкий дух, достигнув новой ступени развития, восстанавливает справедливость. Н[ицше] не капитулировал, и поэтому понятно, что такие фигуры, как Тангейзер и Парцифаль, должны были быть ему не по душе. «И ты, и ты, побежденный» ^[466]. И поэтому Н[ицше] входит в число великих пророков, сегодня у него есть та аудитория, которую он когда – то напрасно искал. То, что было обусловлено эпохой в нем самом, что являло собой чужеродный пафос – уходит.

Сегодня оба бессмертны для нас; наши деды спорили до хрипоты, однако это означает, что спор между вагнерианцами и ницшеанцами следует признать оправданным. Байрейту придется приспособиться терпеть присутствие Ницше и, более того, признать его заслуги. Поэтому в этом году на заседании деятелей культуры, прошедшем в рамках съезда партии, я назвал имена трех духовных пионеров национал – социализма: Ницше, Вагнер, Лагард. Именно в такой последовательности, ибо В[агнер] уже пережил свой триумф.

Переписка содержит множество интересных фактов, меня «зацепила» история написания «Оснований». Произведение возникло благодаря «случаю». Брукман ^[467] предложил Ч[емберлену] написать что-нибудь о 19 веке. И того внезапно осенила идея – великий план!

Так Ч[емберлен] стал куда более истым немцем, нежели миллионы прочих, ползающих на коленях перед Римом или евреями; письма Козиме – нежное, чудесное свидетельство внутреннего величия мужчины и человека, которому мы обязаны столь многим. Я имел возможность навестить больного после 1925 года, но не решился на это, так как подобный шаг показался мне тогда профанацией – производить впечатление любопытного я не хотел, к тому же я был для него посторонним. – В тюрьме – по настоянию того же Брукмана – я написал краткую рецензию на его труды. Незадолго до выхода работы в свет он скончался. Байрейт потерял величайшего своего сына. Его переписке с Козимой я отвел особое место в моей библиотеке и еще не раз буду к ней обращаться.

Поведение д[окто]ра Лея, который на протяжении месяцев пытается посредством скандального нарушения подписанных договоренностей уклоняться от исполнения своих обязательств, усиливает мое беспокойство: мощный рывок Германии может оказаться сведенным на нет в результате мелочного тщеславия отдельных лиц. Я недвусмысленно изложил свою точку зрения в письме, адресованном Лею, а также сказал вчера Гессу, что использование финансового давления, пусть лишь однажды, ознаменовало бы собой конец наших принципов ^[468]. Эти переживания нашли отражение в отдельных выступлениях – я настаиваю на приверженности принципам; следствием этой твердости стало рождение плана, к осуществлению которого я уже приступил: «Миф» – это не что иное как содержание, ныне же пришло время созидать и обосновывать форму, требовать соблюдения дисциплины и жесткого порядка, ведя борьбу во всех направлениях. Без дисциплины люди, одержимые честолюбием и занимающие посты, не отвечающие уровню их личной зрелости, станут лишь бесцельно суетиться. Здесь должно действовать правило: лучше пусть один пойдет ко дну, нежели законность покинет пределы этого мира.