Рядом с тобой - читать онлайн книгу. Автор: Таня Винк cтр.№ 4

– Просите прощения у моей жены, – говорит Петя, не обращая внимания на голову. Синяк побагровел, глаза выпучил, уже губы синеют.

– Петенька, – запричитала Вера, – ты ж его задушишь!

– Одной сволотой меньше будет, – спокойно отвечает Петя, крепче сжимая локоть, и посматривает на компанию, а жертва уже не хрипит, руками не машет и ножками не сучит.

– Хлопцы! Да что же это?! Да он же его… – крикнул сидящий с краю и приподнялся на полусогнутых.

А Петя ему:

– Ты не хорохорься и шапку сними при даме.

– Петенька, отпусти его, Христом Богом молю! – просит Верочка.

Петя и бровью не повел. Крайний снова зад к лавке прилепил, шапку на стол и хмуро так:

– Звиняйте, дамочка!

Это понятно – Вера дамочка, она в кокетливой шляпке. Она умела носить шляпки.

– Встань и попроси как следует, – командует Петя ровным голосом.

– Да ты ж его… – мужик матюгнулся и сплюнул на пол.

– Я сказал – встать!

Мужик поднялся:

– Извините!

За ним другие:

– Простите… Извините…

Петя разжал руки, и Синяк упал на пол, со свистом втягивая воздух и рвя ворот дрожащими пальцами. Когда свист прекратился, ему тоже пришлось просить прощения – вот тогда Синяк узнал Гармаша. С того дня к Пете прилипла кличка «контуженый». А когда по селу разнеслась весть, что он инвалид второй группы из-за головы, его вообще перестали задирать.

Петя не планировал жить в родительском доме, стоявшем на берегу реки, – для четверых человек он мал. Отец умер во время немецкой оккупации, через полтора года после начала войны, мама еще год протянула. Была у него младшая сестренка, но она умерла совсем крохой, в голодном тридцать втором. Пока шел по улице – держался, а как свернул к речке, увидел ворота, так сердце прихватило. Но никому ничего не сказал, зубами заскрипел, налег плечом на калитку, вросшую в землю, – а за ней ни двора, ни сада, ни огорода, один бурьян выше человеческого роста. Над бурьяном возвышается крыша еще очень крепкой хаты. Селяне потешались над отцом, когда он клал на пол доски толщиной шесть сантиметров, – мол, все кладут четырехсантиметровые, а ты только древесину переводишь. Тот, кто потешался, уже пару раз перебирал свой пол. Оконные рамы без стекол, забиты досками, на двери амбарный замок, а крыльцо будто вчера поставили. Прибежала соседка, обнялись. Соседка расплакалась, ключи из кармана вынула. Зашли в дом, а там грязь, паутина и из каждой щелки лезут воспоминания. Вся мебель исчезла – ни кроватей, ни шкафов, ни стульев. А вот письменный стол, подарок отца к школе, стоит. Петя выдвинул ящик стола, а в нем его письма с фронта, фотографии.

– Сил нет, Петенька, сколько раз грабили! – запричитала соседка. – Уже и брать нечего, а все равно лезут, черти окаянные.

– Вишь, не все забрали, – Петя показал на фотографии.

– Так это ж не продашь, и спать на этом не ляжешь…

Петя забрал письма, фотографии и ушел. Этим же вечером их взяла на квартиру медсестра сельской больницы Марина Марковна Дворжецкая, попросту – Марковна. Еще до войны она приехала из Полтавы по распределению, вышла замуж, но война забрала мужа и не вернула. И всю ее семью, что осталась в Полтаве, тоже забрала – кто на фронте погиб, кого фашисты расстреляли, кого энкавэдэшники. После войны Марковна хотела вернуться домой, сунулась в родительскую квартиру – а там живет семья какого-то полковника. На Марковну фашистам тоже писали донос, мол, она полька, значит, враг, но так получилось, что она была единственной медсестрой во время оккупации, и немцам невыгодно было ее сразу убивать, а потом, в суматохе отступления, видимо, забыли о ней. Немцы ушли, и начались разборки. Ее пытались обвинить в пособничестве нацистам, потому как она их лечила, но командир партизанского отряда, живший в райцентре, заступился за нее – сказал, что это было партийное задание, что она лечила партизан теми лекарствами, что ей немцы давали, и благодаря ей многие выжили, он в том числе. После войны в поселок приезжали медсестры. Отбудут положенные три года и увольняются – молодой бабенке тут нечего ловить, а Марковна застряла надолго и никакой работы не боялась, даже санитаркой работала на полставки. А чего не работать? Больница через дорогу, силы есть, времени полно. Замуж она больше не вышла, детей не родила. Когда умер ее сосед, одинокий старик, остался пес Джек. Несколько дней Джек сидел на могиле хозяина, Марковна его подкармливала, но он ничего не ел и чах на глазах. А потом и вовсе перестал двигаться. Марковна забрала его в хату и стала делать какие-то полезные уколы. Все село над ней потешалось, когда она выносила пса во двор на одеяле.

– Ты ему еще грудь дай! – ржали соседки. – Вон что бездетность с бабой делает.

Она выходила пса и под замечания селян «Ишь городская нашлась!» водила гулять на поводке. После выгула наливала в таз теплую воду, садилась на низенькую табуреточку и… «Джек! Ходь мыть лапэчки!» А потом разговаривала с Джеком на польском языке. Была у нее мечта – уйти на пенсию, продать дом и вернуться в Полтаву.

– Ты вот вернулся, – сказала она Гармашу, – и я хочу в свой город. Хочу пожить без огорода, без свиней, – и она мечтательно улыбнулась.

Но, говоря это Гармашу или кому другому, она прекрасно понимала, что мечта ее умрет вместе с ней – в городе просто так жилье не купишь, надо работать на заводе и стоять в очереди на квартиру. На государственную – лет двадцать, на кооператив – не менее пяти. А жить где? Можно, конечно, дворником устроиться, тогда дадут служебную, но это не ее вариант, ей уже за шестьдесят.

Марковна отдала Гармашам две комнаты, четверть огорода, сказала, что посуду могут брать любую, и если Петя починит забор, сарай, крышу, то плата ей вообще не нужна и они могут жить сколько хотят. Дети пошли в школу, Верочку взяли на работу в лесничество, а Петя устроился в столярный цех пищекомбината – там еще помнили, каким замечательным столяром был его отец, да и Петя после войны работал столяром. После первого рабочего дня Гармаш пошел на почту – отправить Абу телеграмму с новым адресом. На почте никого, за окошком пусто, кто-то в подсобке шуршит. Петя взял бланк телеграммы, стоит, заполняет, и тут из подсобки выходит… Нина.

– Петя? – Она остановилась на полпути к столу.

Рука перестала писать, и он опустил голову. Руки дрожат.

– Ну, здравствуй! – молвит она и садится за окошко.

– Здравствуй… – Петя смотрит в телеграмму, но ничего не видит.

– Слыхала, что ты вернулся. С женой, детишками.

– Да, вернулся.

– Надолго?

– Надолго, – протягивает ей телеграмму. – Сколько с меня?

Некоторое время Нина шевелит губами.

– Абу мы на месте все здоровы буду строиться пиши адресу… Петя. Хм, я еще не отправляла телеграммы в Чечено-Ингушскую автономную эсэсэр. – Нина считает слова и перекидывает на счетах костяшки. – Рубль двенадцать копеек.