Он шагнул вперед и остановился над ней, словно гигантская тень, заслонив от нее лунный свет. Арабелла почувствовала, что не может больше смотреть на него — это причиняет ей нестерпимую боль. Она отвернулась и уставилась в землю, ожидая, что он скажет дальше.
— Черт возьми, Арабелла, взгляни же на меня.
Ну вот, он снова рычит на нее. Но она no-прежнему не поднимала головы. Тогда он опустился перед ней на колени и принялся трясти ее за плечи, пока она не подняла на него глаза.
— А теперь слушай меня, злючка. Как ты осмелилась так поступить со своей матушкой? Ты что, совсем слепая? Да последняя посудомойка, наверное, заметила, что твоя мать и доктор Брэ-нион влюблены друг в друга без памяти. Я почти уверен, что он любил ее все эти годы, пока она была замужем за графом. Да, признаться, я тоже не ожидал, что они так скоро объявят о своей помолвке, но это, в сущности, ничего не меняет. Жизнь слишком коротка и непредсказуема, чтобы придавать значение светским условностям. Клянусь Богом, твоя мать заслуживает счастья. Те девятнадцать лет, что она прожила с твоим отцом, были для нее сплошным мучением. Почему же ты, Арабелла, так жестока с ней? — Граф заметил, как в ее холодных серых глазах загорелся гневный огонек, и снова повторил: — Почему, черт тебя возьми?
Ну нет, с нее хватит! Внезапно она вскочила и затрясла кулачком перед его носом.
— Да как ты посмел признать такой союз? Да еще и при всех одобрил его? Ты не имеешь на это права, как и она не имеет права предавать моего отца! Нет, у меня и в мыслях не было, что она питает такие чувства к доктору Брэниону. Я считаю, что оба они поступили низко и подло. Я с ней даже говорить после этого не буду. Что же касается доктора Брэниона, то двери Эвишем-Эбби отныне для него закрыты. А если она хочет опозорить нашу семью, пускай выходит за него замуж — только оставит меня в покое.
Арабелла почти задыхалась, продолжая выкрикивать яростные и горькие слова:
— Я что, по-твоему, должна благодарить мою матушку за то, что она дождалась, пока отец умрет, чтобы опорочить его честь? И как долго они были любовниками, как ты думаешь? Несчастный отец, обманутый неверной женой и человеком, которому он так доверял, — ловко они наставили ему рога! О дьявол, будь я мужчиной, я бы вызвала господина Брэниона на дуэль!
Джастин смотрел на ее бледное лицо, прекрасное даже в гневе, в ее сверкающие серые глаза. Сколько же в ней горечи и боли! Он попытался понять ее — он знал, что она говорит сейчас то, что думает, твердо убежденная в своей правоте. Она открыто заявляет, что ее мать изменила ее отцу, и со всей искренностью осуждает ее за неверность. Но разве она сама не поступила точно так же, когда отдалась своему любовнику накануне их. свадьбы? Разве она сама не изменила ему? Неужели у нее настолько извращенные представления о супружеской верности, что она пошла на предательство? А после свадьбы, неужели она продолжает ходить на свидания с французом? Он уже готов был напомнить ей ее собственную вину перед ним и потребовать от нее объяснений, но его гнев внезапно погас, когда он вдруг осознал, что за ее обидными и злыми словами скрывается подлинное горе.
Нет, сначала он должен поговорить с ней о ее матери. Граф заставил себя забыть на время все мучившие его вопросы и постарался придать своему голосу спокойную уверенность, поскольку прекрасно понимал, что его жена не примет от него сочувствия.
— Довольно, Арабелла. Я хочу, чтобы теперь ты выслушала меня.
Она уставилась на него так, словно у него было две головы, и еле заметно кивнула.
— Твоя мать — удивительная женщина. Я знаю ее всего несколько лет, но могу поклясться своей честью, что она никогда не изменяла твоему отцу. Тем не менее ты осмеливаешься осуждать ее. Ты видишь, что она влюблена, и поэтому полагаешь, что она все эти годы тайком от твоего отца спала с доктором? Нет, Арабелла, не отворачивайся от меня. Ты что, действительно считаешь, что твоя мать на такое способна?
Она молча взглянула на него, по-прежнему недвижимая, словно каменное изваяние.
— Хорошо. По твоему молчанию я могу предположить, что ты задумалась над моими словами. А теперь что касается твоего батюшки. — Джастин остановился, решая, стоит ли говорить ей правду. Да, стоит — другого выбора нет. Только если она узнает правду о своем отце, она сможет понять и простить свою мать. И он продолжал: — Ты помнишь нашу первую встречу у пруда, в день, когда зачитывалось завещание графа? Я вижу, что помнишь. Ты не станешь отрицать, что приняла меня за внебрачного отпрыска твоего отца.
— Это совсем другое дело, и ты это понимаешь не хуже меня. И не смей напоминать мне об этом.
— Другое дело? А разве для мужа существуют какие-то другие законы и правила поведения? У него нет никаких обязанностей по отношению к своей жене? Я скажу тебе вот что, Арабелла: женитьба твоего отца на твоей матери была не более чем фарсом. Он женился на ней только из-за ее приданого и открыто говорил всем и каждому, какую ловкую сделку ему удалось заключить и как ему повезло, что он нашел такую богатую невесту. Он не стеснялся приводить в дом своих любовниц в ее присутствии.
— Я не верю этому, — вымолвила Арабелла, тяжело дыша. — Я бы пристрелила своего мужа, если бы он посмел так обращаться со мной. Это неправда. Мой отец не мог так поступить.
— Нет, это правда, и ему было наплевать на чувства своей жены. А ты дочь своего отца, в тебе нет ничего от твоей мягкой, доброй, доверчивой матери. Она знала, знала все, но молчала. Она никогда не пыталась настроить тебя против него.
Арабелла зажала руками уши.
— Не будь такой малодушной. — Он взял ее за руки и дернул их вниз.
— Нет, я не буду тебя слушать! Ты говоришь это нарочно, чтобы оправдать ее в моих глазах. — Но холодок сомнения уже закрался в ее сердце.
Граф смягчился:
— Нет, Арабелла, я ничего не выдумываю. Несколько раз, когда я встречался с твоим отцом в Лондоне и в Лиссабоне, а один раз и в Брюсселе, я развлекался с его очаровательными любовницами. Помню, как он насмехался над своей женой, над ее холодностью и пугливостью. Однажды в порыве откровенности он признался мне: «Веришь ли, мой мальчик, наконец-то я научил эту дурочку доставлять мне удовольствие. У нее это плохо получается — она вырывается и кричит, — но я терпелив. Что поделать, с женой надо быть терпеливым».
— Нет! Он не мог этого сказать. Прошу тебя, Джастин…
— Нет, Белла, это правда. Он был человеком необузданных страстей. Теперь остается только жалеть, что леди Энн пришлось страдать от его характера. Но этот же характер сделал его лидером — солдаты верили ему безоговорочно, ибо он никогда не выказывал страха или сомнения. Он всегда шел вперед там, где любой другой давно бы отступил. — Граф продолжал еще более мягко: — И ты любила своего отца именно за эти качества. Ты уважала его, боготворила. И он любил тебя больше всех на свете, Арабелла. Я бы не хотел, чтобы ты осуждала его или слепо восхищалась им, поскольку он не заслуживает ни того, ни другого. Помню, год назад он сказал мне: «Будь я проклят, Джастин, если сожалею, что у Арабеллы нет братьев. Я бы постоянно сравнивал их с нею, и, клянусь тебе, сравнение было бы наверняка не в их пользу».