На краю одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 54

Он нервно сглатывает. Вскидывает руки к алому банту, который выделяется на фоне белой рубашки. И тут же отступает.

– Поздравляю, поздравляю…

Девушки, которые обычно встречали Анну, исчезли. Недалеко ушли. Прячутся за дверями, приоткрыли и смотрят, одновременно дрожа и от ужаса, и от любопытства.

– Вот пречудесные кольца… белое золото… просто и вместе с тем… – мастер Навойский замолчал, потупив взор.

А кольца были и вправду хороши. Тонкие, хрупкие с виду, будто не из металла, но из зимнего кружева.

– Тебе нравятся? – Глеб не рискнул прикоснуться к такому.

Анна кивнула. Кольца нравились. Чужой страх – нет. Что она сделала-то?

– Тогда берем. А есть ли у вас…

Мастер отчаянно замотал головой и, разом решившись, сцепил руки, будто в молитве, покачнулся, показалось даже, что он вот-вот рухнет на колени, но нет, устоял.

Вздохнул лишь этак обреченно:

– Я не могу… простите, но не могу… я в этом городе вырос. И мне в нем жить. А коль узнают, что я с темными… что помогаю, то какая жизнь?

– Никакой, – вполне спокойно согласился Глеб, только светильники словно поблекли, темно стало, сумеречно. И Анна повела плечами, силясь избавиться от нехорошего ощущения. Будто тьма с той стороны мира выглянула. – Мы больше вас не побеспокоим…

Мастер все же всхлипнул.

Анна же положила руку на плечо мужа.

– Он не виноват, – сказала она, когда дверь салона закрылась за ними.

И кажется, на замок, а на двери возникла табличка с извинениями. Мол, сегодня салон закрыт.

– Никто в таких случаях не виноват. – Глеб дернул шеей. – Извини, но… просто… здесь неспокойно.

И вправду неспокойно.

На них смотрели. Оборачивались. Останавливались, провожая взглядами, в которых Анне виделось недоумение. Вот девушка, охнув, спряталась за широкие плечи парня, по виду мастерового. А тот стиснул кулаки, шагнул было, но…

– Возможно, – тихо заметила Анна, – нам следует воздержаться от посещения кондитерской…

* * *

Глеб чувствовал чужую ярость.

Ярость – своего рода та же тьма. И ненависть. И страх. Темные эманации заполняли город, подстегивая сами себя. И люди, оказавшиеся в центре созданной ими же бури, терялись. Еще немного – и они вовсе ослепнут и оглохнут, позабудут и про закон, и про такую нелепицу, как человечность.

Страх… уродует. Он заставляет брать в руки вилы и молотки. Он нашептывает об очистительном огне, который спасет.

Он требует действовать немедля, пока… воображение толпы с легкостью создает чудовищ, а они еще больше пугают людей. И как знать, кого Глеб увидит завтра у ворот своего дома.

Этого ли паренька, у которого только-только начала пробиваться борода, и он, гордый осознанием собственной мужественности, вычесывает ее, смазывает воском.

Эту ли женщину, пухловатую, с округлым лицом, на котором застыло выражение одновременно величайшего удивления и некоторой растерянности. Она растопыривала руки, будто заслоняя от Глеба двоих рыжих мальчишек.

И мальчишки придут. Эти не со страха, а из любопытства.

А вот та мрачная пара в мятых костюмах точно будет. Они следят за Глебом неотрывно, и он видит, как сжимаются кулаки. Сухонький старичок, напротив, отступает в тень. Он стар и опытен, он видел немало на своем веку, а потому не готов рисковать. Возможно, ныне же вечером он отбудет из города, предпочитая переждать тревожное время в гостях.

Анна остановилась. Поднесла руку к голове и пожаловалась:

– Болит, наверное, солнце…

Солнце пекло немилосердно, будто спешило выжечь тьму из города, но та отступала, пряталась в тень редких деревьев, заползала под лавки и юбки, цеплялась за зонты дам и часы кавалеров.

– И кружится… надо было зонт брать. – Анна остановилась. – Погоди, мне просто… перевести дыхание.

Ее проклятие молчало.

Да и тьма знала, что она здесь ни при чем. И стало быть, действительно солнце? Или усталость? Или нервы последних дней?

Анна присела на лавочку.

– Может…

– Нет, сейчас пройдет. Иногда случается. Я всегда была такой. И тетка, помнится, ворчала, что я немочь бледная. Она-то загорала, и отец смуглый, а я открытое солнце плохо переношу. Почему они тебя ненавидят?

Глеб сел рядом.

Цвели… какие-то цветы цвели в плетеных корзинах, подвешенных под крышами. И на клумбах. В тени куцых деревец, закрытых коваными решетками, судя по виду, совсем недавно поставленными.

Было почти мирно.

– Потому что боятся. Страх заставляет людей делать глупости.

Ее рука была холодной.

Да и сама Анна казалась более бледной, нежели обычно. И Глеб коснулся ее лба. Жара вроде бы не было.

– Может, к целителю заглянуть?

Анна покачала головой, а после положила голову на плечо Глебу и призналась:

– Я просто устала, и вот…

– Давай я отправлю тебя в Петергоф? Сегодня же вечером.

– А бал?

– В бездну бал. Как-нибудь справимся.

Анна вздохнула и сказала:

– Не справитесь. И… я должна там быть.

– С дедом я тоже поговорю. Нечего втягивать мою жену во всякие авантюры.

– Не хмурься. – Она, будто позабыв, где находится, провела пальцем по его губе. – В эту авантюру меня втянули, похоже, еще до моего рождения.

Глеб взял ее руку. Светлое, почти белое кольцо на белой коже.

В Петергофском отделении Центрального имперского банка он арендовал сейф. Там находились кое-какие документы, из тех, которые не следует хранить дома.

Матушкины украшения. Их бы передать жене, но Глеб понял, что не сможет. Пусть и роскошные, порой безумной стоимости – отец никогда-то не был жаден, – они казались ему проклятыми, замаранными той уродливой страстью, которой Глеб не желал касаться.

Как и родовых перстней. Женский – тоже тонкий и хрупкий, изящной работы, и мужской – более широкий, украшенный черным алмазом. Его передали Глебу после похорон.

А он не нашел в себе сил прикоснуться. Все казалось, что в камне прячется нечто, способное проникнуть в его разум, завладеть, изуродовать его.

Нет, пусть лежат. И плевать на обычай. На…

Этот взгляд заставил обернуться.

– Премного рад видеть вас, – Олег Холмогоров приподнял соломенную шляпу. – Признаться, в этом городе до отвращения немного людей, с кем можно хоть словом перемолвиться.

– Добрый день, – Анна улыбнулась. И руку протянула.