На краю одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 37

А идти надо. Разговаривать. И говорить придется много, потому что промолчать Глеб не имеет права.

– Иди, иди. – Земляной потянул толстую нить. – Пока дед не явился.

– Дед?

– А ты не почуял? – Нитка цеплялась за пальцы, обвивая их паутиной. – Здесь он. Его сила проклятие связала. Прячется. Только я уже не та бестолочь, чтобы проворонить. Ну да… сам знает, как оно лучше.

Вздохнул. Поскреб ногтем кончик носа и произнес:

– Иди уже, а то время.

* * *

Анна сидела у окна. Она забралась в старое кресло, укрылась старым же гобеленом, который гладила, будто пальцами разглядывая всех этих запылившихся рыцарей и поутративших красоту дам. Она смотрела в окно, за которым догорал закат.

– Вечер добрый, – сказал Глеб. – Илья, свободен.

Мальчишка, который устроился у ног Анны с ножиком в руке, вскочил. И ножик спрятал.

– На стол положи, вредитель.

Илья вздохнул, но перечить не стал.

– У нас посуды и без того не хватает, а вы еще портите, – Глеб сказал это нарочито громко, не сомневаясь, что где-то поблизости скрывается Арвис. И собственная неспособность почуять этого мальчишку раздражала. И не только она.

– Вечер добрый.

– Добрый, – ответила Анна.

– Сиди… тебе удобно? И мне жаль.

– Мне тоже, – она кивнула так серьезно и ладонь потрогала. Осколки стекла Земляной вытащил, а раны обработал дезинфектантом, весьма эффективным, но вот довольно едким. – Что это было?

Глеб присел на пол. На то самое место, которое облюбовал мальчишка.

– Анна, тебе придется выйти за меня замуж.

– Что? – она удивилась.

Не испугалась. Не отвернулась. Просто удивилась.

– Проклятие никогда не уходит от человека полностью. Вернее, как бы сказать, в том, кто передал его тебе, осталась частица, и между этой частицей и твоим проклятием осталась связь.

– Я знаю. – Она прикусила губу и пальцами пошевелила.

– Болит?

– Немного. Но… оно опять ожило, да? Только утром… я…

– Дед?

– Что?

– Это дед Земляного, да и вообще… самый старый мастер в империи. Говорят, давно уже разменял третью сотню лет. Некоторые вообще уверены, что он бессмертен и стоит у трона со времен его основания. Но это несколько преувеличенно…

– На бессмертного он не похож, – согласилась Анна. – Правда, я не уверена, что знаю, как выглядят бессмертные.

– Я тоже не уверен, что знаю. Но сотню лет он точно разменял. Да и что остального касается… Когда-то Алексашкин предок заключил договор с тьмой. И он, и потомки его обрели редкий по силе дар, способности оперировать с чистой силой… создавать… в общем, многое они могут. И живут куда дольше обычных людей. Только говорить об умениях своих не больно-то любят, да и ясно почему. Не всякое знание идет на пользу.

Глеб взял ее ладонь.

Теплая. Хрупкая. Пальцы будто полупрозрачные. И тонкие шрамы на них кажутся узором. Стереть бы его, но вместо этого Глеб осторожно гладит, будто пересчитывает.

– Земляной-старший служит короне. И Алексашка… у них и выбора особого нет. Впрочем, все не то… в общем, если кто и способен снять твое проклятие, то только дед. И я рад, что он появился. Человек он не самый приятный, но коль уж взялся за дело, будь уверена, доведет до конца.

Ногти розоватые. Короткие. А на тыльной стороне ладони шрамов нет.

– Он… – Анна сглотнула. – Сказал, что не сумеет, что нужна кровь… как я поняла, моей матери.

– Нужна, стало быть, добудет, – Глеб вздохнул.

Небо за окном стремительно темнело. Так только у моря бывает, чтобы еще недавно прозрачная легкая синева вдруг загустела, вывернулась наизнанку, выплеснув выводок созвездий.

А говорить следовало вовсе не про Земляных.

– На твое проклятие воздействовали. – Глеб поцеловал раскрытую ладонь. – И пока у нас получилось блокировать это воздействие, но… магия крови весьма многообразна.

– И поэтому мне нужно выйти замуж?

– За меня, – уточнил Глеб. – Или за любого другого мастера Смерти. По древнему обряду, о котором только и осталось, что пара описаний.

От ее кожи пахло химией.

– Мы смешаем кровь. И ритуал объединит ее. Моя тьма признает тебя…

Если все пройдет так, как нужно.

– И станет защитой.

Или сожрет.

Молчание. Анна не спешит задавать вопросы, просто ждет. И ожидание это мучительно, как и необходимость говорить.

– Однако ритуал далеко не безопасен. Иногда тьма… то есть мастер не справлялся с ней, и она брала то, что полагала своим. Нас, конечно, будут страховать, но это скорее дань традиции. Отчасти поэтому мы и предпочитаем обыкновенное венчание.

– И давно этот ритуал не используют?

– Давно. Еще до войны от него отказались. Полагаю, многие были не уверены в себе. Вот и… вышло. Сейчас он почти забыт, а когда-то, если я правильно понял, позволял разделить на двоих… тьму.

И безумие. И удержать на краю.

И порой становился единственной нитью, которая не позволяла превратиться в чудовище. Хотелось бы верить, что именно в этом смысл.

– Мой отец знал о ритуале, но не рискнул проводить. Впрочем, у него был брак договоренный, возможно, поэтому… Я нашел дневники. Знаешь, как-то не слишком приятно читать родительские записи, будто подсматриваешь за чужой жизнью.

Анна высвободила руку и коснулась его волос. Пальцы ее замерли и исчезли, чтобы вновь одарить прикосновением. Она провела по щеке и тихо сказала:

– Какой ты… бестолковый.

– Какой есть. Так вот, он выбрал матушку, потому как счел ее дар достаточно сильным, а ее саму крепкой, чтобы принести потомство. В этом он не ошибся. – Глеб запрокинул голову. Говорить, не глядя в глаза, было легко. – Я не знаю, были ли они счастливы. Отец больше писал о делах, чем о любви. Его беспокоила война, которая уже ощущалась. И то, что он слишком долго тянул с продолжением рода, что ждал любви, а ее не случилось. Он отправил матушку в поместье, писал, что надеялся, что пары ночей хватило, чтобы… Их и вправду хватило, но родилась девочка. С войны он вернулся другим. Записи стали редкими. И странными… Я сжег дневник.

– Это было. Это прошло.

– И осталось. Он сходил с ума постепенно. Сперва эта одержимость родом… ему нужен был наследник.

– А ты?

– Я родился четвертым. Он… теперь я понимаю, что он не позволял матушке отдохнуть, за одним ребенком следовал второй, третий. И когда я появился, я был слаб.

– Неудивительно.