Апостолы - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Точильникова cтр.№ 24

А незадолго до заката я пошел немного размять ноги. Просто устал от окружающего меня и проникающего повсюду немецкого языка.

Как меня занесло на это место! Месиво кровавой плоти и обгоревшего металла. Ужас и отвращение! Отвращение и ужас!

Я почувствовал на плече чью-то руку и оглянулся. Это был Эммануил. Я отступил на шаг.

— Они же уже почти готовы были подчиниться. Зачем ты убил их?

— «Уже почти готовы»! Слишком незавершенно… Они, как те зерна, что не дадут плода, пока не умрут. Они умерли, чтобы другие были спасены. Иначе никто так бы и не поверил, что я могу применить оружие. Тогда зачем подчиняться? Должен быть страх божий, Пьетрос. Страх божий — начало всего. Они умерли, но подумай, что значит человеческая смерть. Только сбрасывание оболочки. Эпизод для бессмертной души. Миг мучительный, но неизбежный. И, если они действительно раскаялись в этот миг и приняли меня в своем сердце — это значит, что они спасены и их смерть — благо. Ты видишь оторванные конечности, разорванные тела, это кровавое месиво? Это обман, Пьетрос, заблуждение человека, заключенного в границах материального. Вырвись в высшую реальность, Пьетрос, живи в двух мирах — и ты никогда не умрешь, и смерть чужая предстанет для тебя в совсем другом свете. Что кровь на твоих сапогах? Опавшие листья! Но дерево растет, и ветви тянутся к небу. Не бойся мертвой плоти, по которой мы идем. Она — лишь миг, а душа человеческая старше Земли. И звезды — бабочки-однодневки по сравнению с нею. Пойдем!

Мы приблизились к военному лагерю, и я увидел море свечей в долине под угасающим небом.

— Смотри, они пришли ко мне, те, кто меня принял. Пойдем же к ним!

Солдаты и офицеры вражеской армии стояли на коленях, и держали свечи. Господь подходил к каждому из них и для каждого находил слово прощения. Он касался рукою его плеча и говорил: «Встань!» И тот вставал, и на руке у него появлялся черный Знак Спасения. Так продолжалось до рассвета, пока Господь не простил последнего врага, а теперь преданного друга. Тогда он вернулся в свою палатку и упал без сил.

Наш путь лежал в сторону Мюнхена. Потом — Берлин. Немцы успели неплохо подготовиться к войне и оказывали сопротивление. Но с каждым разом более слабое. Тот первый наш залп сделал свое дело. Мы прошли почти полстраны, пока понадобился второй. Но он был более милосерден.

Учитель всегда старался быть на передовой, в самой гуще сражения. Он стоял на башне танка, и пули не трогали его. Он поднимал руку, и снаряды врага останавливались и разрывались в воздухе, никому не причиняя вреда. Он говорил с войсками противника, и они переходили на его сторону. Он принимал всех, требуя лишь принесения покаяния от своих бывших врагов. И часто под вечер в нашем лагере можно было видеть стоящих на коленях и держащих свечи солдат в форме враждебной армии. Господь обходил всех и каждому в отдельности давал разрешение встать, и на руке прощенного неизменно появлялся трехлучевой символ спасения.

Но Учитель не мог быть везде. Линия фронта протянулась на многие километры с севера на юг, словно шрам на теле Европы, и там война велась обычными методами. Через месяц мы были в Берлине, но он очень пострадал от бомбардировок, что чрезвычайно расстроило Господа. Как и везде, он оставил здесь верное ему правительство и двинулся дальше на юг и запад. Впереди были Бельгия и Франция.

В Брюсселе мы узнали о безумной идее Европейского Военного Союза применить против нас ядерное оружие.

— Здесь? Никогда! — усмехнулся Господь. — Брюссель, Амьен, Реймс, Париж! Они все собираются эвакуировать?

Через несколько дней мы были в Шампани. Угроза пока оставалась угрозой. Да и возможно ли это в перенаселенной Европе, где через каждые пару километров деревня, поселок или маленький город, не говоря уже о близости Парижа.

Двадцатого августа мы без единого выстрела вошли в Париж. Здесь нас встретил Иван Штаркман, весьма довольный своей миссией, а через несколько дней из Норвегии вернулся Матвей, что очень не понравилось Господу. Он уже было собирался немедленно послать нерадивого апостола обратно, но тот заявил, что никуда не поедет, пока не решится вопрос с ядерными бомбардировками, потому что хочет либо жить со своим Господом, либо умереть вместе с ним.

— Хорошо, — улыбнулся Эммануил. — Это твой выбор.

И Матвей остался в Париже. Жизнь города практически не изменилась со сменой власти. Я с удовольствием за полдня обегал половину Лувра, любуясь многочисленными французскими и итальянскими полотнами и встретив насмешливый, если не сказать издевательский, взгляд Иоанна Крестителя с улыбкой, как у Джоконды. Странный Креститель Леонардо, переделанный из Диониса.

Меня не хватило только на крыло Ришелье, я не добрался только до фламандцев. Правда, заглянул на следующий день в Орсе и Помпиду. А потом было уже не до музеев. Господь принимал присягу местного духовенства и хотел всех нас видеть рядом с собой.

Это происходило в Нотр-Дам в конце августа. Здесь же в таинственной полутьме под синими витражами была отменена евхаристия во всех церквях Франции.

В тот же день вечером мы услышали по радио о том, что Европейский Военный Союз обратился за помощью к Североамериканским Штатам. Опять шла речь о ядерном оружии. На этот раз обсуждался вопрос о сбрасывании нейтронных бомб. Европейцы относились к идее без энтузиазма, зато американцы рвались в бой.

— Он захватит весь мир, если ему не помешать, — вещал госсекретарь. — И нет смысла бояться русского ответа. Когда Эммануил умрет, некому будет продолжить войну. Он — единственное зло, и на нем все держится.

В последнем он был, пожалуй, прав. Хотя, не знаю. Я представил себе смерть Господа, и мне стало страшно. Это было слишком страшно, чтобы представить.

В Париже, однако мы чувствовали себя в безопасности. Радио и телевизионные станции Господа вещали на весь мир, готовя его приход на западе, востоке, севере и юге. Шла информационная война, не менее беспощадная, чем война с помощью оружия. И пока мы побеждали.

Я ходил по улицам города, его магазинам, музеям, открытым кафе, и везде у большинства людей я видел знак на правой руке. На тех, у кого знака не было, смотрели, как на отщепенцев и советовали немедленно принести покаяние. Теперь это можно было сделать в любой церкви, священник которой присягнул Господу. И символ спасения неизменно появлялся. В нейтронные бомбы, похоже, никто не верил. Разве что те, кто отказался от присяги. Но таких было немного.

В начале сентября мы покинули этот благословенный город и отправились на юг. Мимо плыли виноградники и замки Бургундии, белокаменные, окруженные рвом, словно растущие из воды; деревни на холмах с неизменной Eglise Romane и желтоватыми домиками под черепичными крышами. Мы приближались к Шаону-на-Саоне, когда Господь получил официальный ультиматум от Европейского Военного Союза и Североамериканских Штатов и зажег от него свечку.

— Что там было? — с ужасом спросил Филипп.

Вопрос был бессмысленный. Содержание передавали по радио и ни один раз. Нам было велено остановиться. Иначе будет ядерная, точнее нейтронная бомбардировка. На размышление давалось пять часов. Мы двигались дальше, к Макону. Турну уже был эвакуирован, мертвый город в зарослях плюща и осенних цветов. Несколько эвакуированных деревень. Становилось жутко.