Любава - читать онлайн книгу. Автор: Кай Вэрди cтр.№ 23

— А камнями зачем снова завалили? — спросил Илия, подходя и проводя рукой по древнему дереву.

— А чтоб не влез никто чересчур любопытный, — проворчал прораб, и показал рабочим на камни. — Проход разберите.

Рабочие быстро разобрали сложенные камни, и, ловко приподняв дверь монтировкой, открыли ее.

— Петли поржавели, ослабли, дверь опустилась. Пока не приподнимешь, фиг откроется, — пояснил действия рабочих прораб. — Мы их, конечно, смазали, да и подтянут ребята попозже, легко открываться станет. А пока так.

Илия посветил в открывшуюся нишу. В средних размеров комнатушке стоял деревянный стол, рядом с ним табурет, еще один валялся сбоку от двери. На столе были аккуратно сложены книги, лежала толстая открытая тетрадь в кожаной обложке. Что-то Илии не понравилось в той тетради. Наклонившись ближе и направив свет фонарика на покрытую толстым слоем пыли тетрадь, священник заметил, что из нее вырваны листы, а края и обложка словно изжеваны. Смахнув пыль на пол, он снова вгляделся в странные повреждения. Так и есть, следы зубов. Кто-то пытался жевать обложку тетради и ее страницы. Проведя по отметинам пальцем, он стер с них остатки пыли и сделал снимок на телефон.

На полу тоже обнаружились книги, явно уроненные или сброшенные со стеллажа, стоявшего сбоку от стола. На полу же валялась и дощечка, обгоревшая с двух сторон. Особенно сильно обгорел угол. Нахмурившись, Илия аккуратно сдул с нее пыль. Там, куда пришелся основной поток дыхания, на дощечке начало проступать изображение.

— Неужели… — у Илии перехватило дыхание от понимания, какую ценность он может сейчас держать в руках.

Аккуратно положив дощечку на стол, священник стянул с себя футболку, не рискуя дотрагиваться до изображения руками, и аккуратно, едва касаясь тканью дощечки, принялся смахивать с нее пыль. Вскоре на ней проступили слабые очертания нимба и того, что когда-то было на ней нарисовано.

Дрожащими руками держал он благодатную икону, которой было уже более пяти веков, прошедшую испытания долгим путешествием, пожаром, осознанным уничтожением и взрывом. Боясь, что еще одного испытания она может не пережить, Илия бережно, едва касаясь, предварительно сфотографировав ее, завернул сокровище в свою футболку и аккуратно уложил на стол, убедившись, что упасть оттуда она не сможет.

Уже не обращая внимания на рассыпанную в дальнем углу утварь, он направился туда, где его ждали прораб и рабочие, не смея отвлекать от его исследований. Подойдя, священник направил луч фонарика на темную кучку на полу.

Под толстым слоем пыли лежало тело ребенка. В свете фонаря из-под слоя налета тускло блеснули серые, седые волосы. Куски истлевшего платья кусками сползли с тела, обнажив потемневшую от времени кожу. Ребенок явно был девочкой, лет пяти-шести, не больше — слишком маленьким было тельце. Она лежала на боку, свернувшись в позу эмбриона, подтянув остренькие колени к груди. Руки были сдвинуты, словно она что-то обнимала. Длинные, спутанные в клубок нечёсаные волосы откинуты назад, острый носик упирается во что-то, что девочка крепко прижимает к себе. Глаза у ребенка закрыты, потемневшая кожа обтягивает скулы. Убрать грязь и пыль, одеть в платьице — и никто не скажет, что девочка пролежала в подвале взорванного храма почти сто лет.

Илия вздохнул и наклонился еще ближе к тельцу ребенка. Назвать его мумией не поворачивался язык — слишком хорошо сохранилось тело. Священнику очень хотелось рассмотреть, что сжимает девочка в руках. Но пыль, скопившаяся за целый век, надежно хранила тайны. Дотрагиваться до тела Илия не рискнул — слишком хрупким оно могло оказаться, и рассыпаться прахом даже от легчайшего к нему прикосновения.

Сделав несколько снимков тела, Илия вдруг заметил отражение от вспышки, блеск чего-то возле девочки. Наклонившись, и стараясь не задеть ребенка даже вскользь, он начал водить фонариком в том месте, где блеснуло. Вскоре он снова уловил тусклый отблеск. Пошарив на полу в опасной близости от тела, боясь даже дышать, он нащупал что-то пальцами. Ухватив это, священник посветил на свою находку.

На его ладони лежал довольно крупный серебряный крестик тонкой работы. Видно было, что крестик делался под заказ искусным ювелиром. Все грани его, словно кружевом, были оплетены тончайшей серебряной нитью, крест обвивала лоза, капли крови Иисуса Христа, стекавшие на его лицо, выполнены из крошечных рубинов. То, что сейчас лежало на его ладони, было настоящим произведением искусства. Серебро, конечно, потемнело — то ли от ношения, то ли от долгого лежания возле тела, но крест был абсолютно цел. Священник подумал, что обломилась дужка, но и она оказалась цела. Видимо, веревочка, на которой девочка носила крестик, попросту истлела, и он упал с тонкой шейки на пол возле нее.

Не рискнув оставлять находку возле тела, Илия убрал его в чехол телефона и продолжил фотографировать девочку.

Выбравшись на свет Божий, Илия отнес благодатную икону в часовню, и аккуратно уложил на небольшой столик, не разворачивая, чтобы она не пострадала от солнечного света. Выйдя из часовни, он отправился к людям, толпившимся на поляне в его ожидании. К рабочим и деревенским прибавились и прихожане из соседних деревень. Степановна с компанией свою задачу выполняли четко — возле котлована не было ни одного человека. Рассказав о найденном ребенке и строго запретив даже приближаться к котловану, так как тело может рассыпаться в прах даже от малейшего дуновения воздуха, Илия сообщил, что вечерняя служба отменяется в связи с тем, что ему необходимо немедленно ехать в город, чтобы сообщить о находке, извинился и отправился к себе, успев подумать, насколько комично он сейчас выглядит: священник в перепачканных джинсах, ужасно грязной ветровке, наброшенной на голое тело, в кроссовках, с невероятно грязными руками и вековой паутиной на всклокоченной бороде и торчащей лохмами шевелюре. Разводы грязи были и на лице, как он вскоре выяснил, взглянув на себя в зеркало.

Приведя себя в порядок и переодевшись в облачение, Илия, краем сознания отметив, что корзинка стоит уже на полу пустая, а на столе что-то заботливо накрыто полотенцем, выскочил за порог и отправился в город, прихватив с собой и прораба.

Вернулся священник домой уже по темноте. Привычно засветил керосиновую лампу и поставил ее на стол. Переодевшись, поежился от весеннего холодного ветерка, дувшего в открытое окно. Нахмурившись, он закрыл окно и подошел к столу.

Сняв полотенце, Илия усмехнулся: вот бабульки! А ведь как правдоподобно вид делают, что боятся зайти к нему! А тут и зашли, и стол накрыли, и… поели? В глубокой миске перед ним была давно застывшая манная каша. Илия любил такую. Полить ее кисельком, и за уши не оттянешь! И баба Маня уже успела приметить, что он любит, и приносила ему именно такую кашку: густую, из погребка, холодненькую и застывшую. И кисель варить ради него стала — ни она, ни Петрович кисель не ели, а он спросил однажды. Вот и варила.

И все бы хорошо, вот только каши в миске было меньше половины, а киселя в бутылке с широким горлом, в которую заботливая старушка всегда его наливала, и вовсе на дне осталось. Борщ, налитый в банку, был цел, картофельное пюре чуть отъедено, а вот от куриной ножки остался только след на пюре.