— Интересно, что им от нас могло понадобиться? — не без доли беспокойства выговорил я. Приглашение в резиденцию наместника — это, конечно, не повестка в III Отделение, но, как говорится, чем дальше от начальства…
— Возможно, им просто нужна пара бравых кадетов для красивой картинки на каком-нибудь официальном приеме, — предположила Милана. — Узнали, что вы двое недалеко от Москвы, ничем не заняты — ну и…
— А тебя тогда почему не позвали? — спросил у нее я.
— Не посмели беспокоить саму Воронцову, — хмыкнула Маша.
— Зря смеетесь, скорее всего, так оно и есть, — повела плечами молодая графиня.
— Не хотите позвонить в резиденцию и все узнать — так и будете гадать, — буркнула Каратова.
— Есть способ лучше, — с хитрой улыбкой заявила на это Муравьева. — Я послала к ним Оши! — выдержав выразительную паузу, объявила она. — Так что скоро мы все выясним!
Фамильяр не заставила себя долго ждать. Добытыми сведениями, правда, она поделилась только с хозяйкой, предоставив той право сообщить нам новости самой.
— Так, без паники! — заявила Маша через полминуты напряженного молчания. — Все хорошо, можно даже сказать, отлично: нас на награждение зовут!
— В почетном карауле стоять? — решил я, что высказанная ранее Воронцовой догадка — о паре бравых кадетов для антуража — оказалась верна.
— Вот еще! — скривилась Муравьева. — В почетном карауле сегодня будут стоять другие. А мы с тобой, можно сказать, виновники торжества! Ну, среди прочих.
— Да объясни ты толком! — нахмурился я.
— Награждать будут нас — не много не мало Орденами Всеслава Полоцкого IV степени. Медали же этого Ордена у нас уже есть, — ткнула она себя пальцем в аккуратную алую планочку на небрежно распахнутом кителе. — Дальше уже звезда IV степени идет!
— Это понятно, что дальше звезда, — кивнул я. — Но нам-то ее с какой стати вручать?
— За разоблачение ячейки нигилистов в Сибири, вот с какой!
Хм, ну хоть что-то, кажется, прояснилось. Вот только…
— Так это одну тебя нужно награждать, — заметил я. — За мной особых подвигов в пятне не числится.
— Ну, ты тоже влил в победу свой мерлин, — усмехнулась Маша. — Вернее, как раз не мерлин, магия не работала, но непричастным тебя никак не назвать!
— Тогда и Цой надо наградить! — заявил я — и, как и каждый раз при воспоминании о Диане, в груди у меня тут же защемило, перекрыв дыхание, а где-то ниже живота возник резкий спазм.
— Так, может, и ей дадут медальку, — пожала между тем плечами Муравьева. — Или даже уже вручили — в Хабаровске же давно вечер…
— Ну да… — с усилием выдохнул я, чувствуя, как сердце все сильнее и сильнее сжимают безжалостные стальные тиски. Что ж это за напасть-то такая в конце концов?!
— Звезда Ордена Всеслава Полоцкого, пусть даже и IV степени — это серьезно, — заметила между тем Милана. — Что вы там такое учинили в Сибири?
— Мы же рассказывали, — развела руками Маша.
— Да, я помню. Но похоже, осталось в этой истории что-то, о чем вы не упомянули. Или даже сами не заметили…
— Да что там было не заметить? — пожала плечами Муравьева. — Нигилисты — они и есть нигилисты…
— А мне поведаете о своих славных подвигах? — подала голос Светка. — А то все вокруг в курсе, одна я не при делах!
— Давайте, я бы тоже второй раз послушала, — поддержала ее Воронцова. — Может, пойму, где собака порылась…
— В снегу она порылась, — буркнул я, кое-как справившись, наконец, со своим загадочным приступом. — И не собака, а волк. Волки…
* **
Почему-то я был уверен, что нам с Муравьевой провесят из Москвы казенный портал, но вместо этого в усадьбу за нами прислали самобеглую коляску. Но это еще было не самым удивительным: управлял «манамобилем» — «Москвичом», конечно же — не кто иной, как ротмистр Петров-Боширов собственной персоной!
Ясно было, что все это не просто так: не станет начальник губернской экспедиции III Отделения без особой на то причины подрабатывать водилой у пары кадетов-первокурсников, пусть и без пяти минут кавалеров Ордена Всеслава Полоцкого аж IV степени. И то, как старательно жандарм делал вид, будто ничего необычного не происходит, лишь подчеркивало абсурд ситуации.
— Как в старые добрые времена, не так ли, Владимир Сергеевич? — подмигнул мне офицер, трогая «Москвич» с места.
Даже и не знаю, на что именно он при этом намекал — на то, как меня некогда вез к себе по этим же аллеям Огинский, или на то, как сам Петров-Боширов, еще в звании поручика, подвозил нас с Надей на «манамобиле» на мнимые похороны князя, и позже еще как-то раз — до Федоровки.
— Хотите сказать, что нынешние времена уже не столь добрые? — прищурился я на жандарма почти вызывающе.
— Кому как, — усмехнулся ротмистр. — Лично мне на благоволение Ключа нелепо жаловаться. А уж вам-то, сударь, и подавно! Как, полагаю, и Марии Михайловне, — коротко кивнул он Муравьевой.
— Не стану отрицать, — склонила голову моя спутница. И в жестах, и в позе ее ощущалось напряжение: верно, прежде ей не часто доводилось кататься с ветерком в компании высокопоставленного жандарма.
Что до меня, то мне как раз пришло в голову, как можно попытаться извлечь из этой нежданной встречи пользу: не для себя, для Воронцовой. Хотя косвенно и для себя, конечно, тоже.
Петров-Боширов как раз поднял над «Москвичом» полотняный тент — помнится, Огинский так поступал, когда не хотел, чтобы разговор в «манамобиле» подслушали — надо полагать, это был более надежный способ, нежели обычная пальцевая маскировка. Все посторонние звуки — скрип снега под колесами коляски, шепот ветра, сердитое карканье вороны на верхушке разлапистой ели — разом исчезли, но прежде, чем жандарм успел перейти к делу, я его опередил:
— Господин ротмистр, я хотел бы сделать заявление!
— Заявление? — не без удивления переспросил офицер. — И о чем же?
— О притеснении молодой графини Воронцовой со стороны неких неустановленных лиц! — выдал я заготовленную фразу.
— Вот как? — слегка приподнял брови Петров-Боширов. — Сдается мне, Милана Дмитриевна вовсе не из тех, кого можно безнаказанно притеснить!
— Увы, похоже, кто-то сподобился рискнуть, — бросил я. — Ее семейные предприятия атакуют недоброжелатели! Рейдеры! Это настоящий заговор…
В течение следующих пяти минут я излагал жандарму то, что нам удалось выжать нынче днем из путаных отчетов Стамболи. Ротмистр слушал внимательно, иногда хмурясь, иногда кивая, но никаких уточняющих вопросов не задавал — ни по ходу моего рассказа, ни когда я закончил. Спросил лишь в самом конце:
— У вас все, молодой князь?
— А этого мало? — прищурился я.