Мурло - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Несветаев cтр.№ 6

Он смущённо прятал взгляд, закусывая улыбающиеся губы, и, гоняя крошку от песочного печенья по клеёнке, липкой от разлитого ещё за завтраком чая, порционно носом выдувал воздух. Он не решался встать ни на сторону мужа, ни на сторону жены. Катя же понимала, что родители бранились не всерьёз, но Степан Фёдорович это как шутку не воспринимал. Она старалась не краснеть, но было стыдно, и проклятая краска начинала покрывать её лицо. Почувствовав это, она вмешалась:

— Ну полно вам дурачиться — гости ещё не то подумают. Пусть выпьют, чего ты? — обратилась она к матери. — Ты давай в эти вопросы не лезь, — строго наказала мать. — Ладно, — подняв брови и широко раскрыв глаза, Катя взяла свою кружку и встала, — в комнате попью.

Она пошла к выходу из кухни. — Ну всё, ладно, стой. Куда ты пошла? — всполошилась мать, но дочь, не обернувшись, лёгкой походкой ушла прочь.

Домрачёв глянул ей вслед и не отвёл взгляда, даже когда она исчезла за стеной, ибо боялся поворачиваться к хозяевам: он чувствовал себя яблоком раздора. Хозяева молчали, будто только того и ждали, чтобы он повернулся. И правда, как только Домрачёв «вернулся» к столу, Гена, лихорадочно мотая головой и тряся руками, громким шёпотом яростно прошипел: — Вот чего ты? — уставился он круглыми, краснеющими глазами на жену. — Надо было тебе ляпнуть?

— Ну а чего я? Одёрнуть же надо, — хозяйка чувствовала свою вину.

Она часто это делала — чувствовала вину — но никогда не спешила раскаиваться. — Неча было пререкаться со мной, — грозно сказал Гена. — Она ж всё видит, чувствует. Мужик в семье слабину даёт, и она развязывается. Сколько раз говорил! — Ну, ладно-ладно, — заговорил растерянный Степан Фёдорович, — это я виноват. Сижу тут… — О, нет-нет-нет, — в один голос перебили его хозяева. Они даже стали отмахиваться от его слов руками.

— Это вы нас простите. Развели здесь цирк, — сказала жена и поднялась.

Они и вправду безотчётно сознавали, что эта перепалка — своего рода представление для городского гостя. Они боялись, что он заскучает, и, дабы этого не случилось, применяли любые средства. Видимо, от волнения (а они его испытывали не меньше, чем Домрачёв) ничего лучше супружеских перебранок им в голову не пришло.

Степан Фёдорович, когда хозяйка встала, заулыбался: ему нравилось, как Гена совмещал в себе суровую, но справедливую мужественность с трогательной нежностью по отношению к семье. Не успел он насладиться мыслями о Гене, как хозяйка поставила на стол бутылку водки, пару рюмок и банку огурцов. Гена оживился, потёр руки, откупорил бутылку и разлил её содержимое по рюмкам. Домрачёв неосознанно копировал манеру, мимику и жесты хозяина. Делал он это, правда, с небольшим опозданием, и при внимательном наблюдении за ним могло показаться, будто он передразнивает Гену.

— Нин, а ты не будешь, что ли? — спросил Гена жену, уже собираясь выпить. — Да куда мне с вами, — махнула она рукой. — Ну, тогда за приезд, — обратился он к Степану Фёдоровичу. — За приезд, — поддержал он и потянул рюмку к губам, но вовремя краем глаза заметил тянувшуюся к нему Генину рюмку и чокнулся с ним.

Выпили. Домрачёв пожмурился, покряхтел и хотел было потянуться за огурцом, но ждал, пока Гена это сделает первым. Тот же, сгустив брови, некоторое время наслаждался вкусом водки. Наконец он схватил огурец и откусил от него чуть не половину. Домрачёв, как скаковая лошадь по выстрелу, голодно кинулся на банку и, достав из неё огурец, целиком его проглотил.

— У меня в «Газели», кстати, ещё бутылка лежит, — простодушно сказал наивный Степан Фёдорович. — Ну, — быстро отреагировала Нина, — ладно. Вам и этого хватит. — Молчать! — не всерьёз пригрозил ей Гена.

Она жалостливо вздохнула и, не зная, куда деть руки, грустными глазами уставилась на мужа. Домрачёв этот взгляд почувствовал и, как ему показалось, понял. — Да это я так, — успокоил он её. — На всякий случай. Чтоб не бегать, если что.

Нина с ещё большим отчаянием вздохнула, повернулась к столешнице и, создавая иллюзию деятельности, загремела посудой. Гена посмотрел на жену и, не отводя от неё взгляда, добро сказал Степану Фёдоровичу:

— Да что ты, дорогой, куда нам? Этой-то много будет.

Хозяйка радостно улыбнулась, поразившись сознательности мужа. Пытаясь спрятать свою улыбку от мужчин, она взглянула в окно и увидела медленно сыплющиеся хлопья снега:

— А метель-то прошла, — сказала она.

— Конечно, прошла, — подтвердил Гена.

Домрачёв и Гена пили на протяжении часа. Гена пил крепко, по-мужски: водку он глотал основательно, медленно, смакуя. Выпив, не щурился, а, глубоко дыша ртом, счастливо улыбался, закусывал не всякий раз. Домрачёв же сначала пытался не отставать от хозяина, но на третьей рюмке терпение его лопнуло, и после неё он теперь каждый раз жадно, не успев проглотить водку, трясясь и кряхтя, лихорадочно тянулся к огурцам и с наслаждением хрумкал ими. «Хороши огурчики», — говорил он. Гена со всем, что говорил Степан Фёдорович, соглашался. И качество огурчиков он отрицать не стал. С Домрачёвым тем вечером вообще было сложно не соглашаться. Ну а как можно не согласиться с тем, что зимой холодно, в метель на улице неприятно, а «Газель» — не лучшее на планете транспортное средство? Сам же Гена рассказывал Степану Фёдоровичу о хозяйственных трудностях, о нехватке денег (дочь могла бы поступить летом в московский ВУЗ, но средств на её столичное содержание не было), о трудностях и прелестях сельской жизни. Когда он касался последнего вопроса, то невольно вздыхал, упирал лицо в здоровый кулак и мечтательно всматривался в потолок. Домрачёв проникался этим. Не тем, что Гена рассказывал. Нет, он проникался мироощущением хозяина. Степану Фёдоровичу даже показалось, что он до этого никогда не общался со столь чувственным, глубоким человеком. Размышляя об этом, Домрачёв ощущал в дряхлых мышцах рук приятные покалывания, по телу его пробегали мурашки. Замечтавшись, он почувствовал вставшие на предплечьях дыбом волосы и, смутившись, попытался незаметно их пригладить. На Нину он внимания не обращал. Только раз он заметил её, когда она выпила с ними рюмочку. Говорить она не хотела: ей было интересно слушать, о чём говорят мужчины. Голос Домрачёва действовал на неё очаровывающе. Монотонный шершавый голос звучал для неё как колыбельная, и у неё невольно слипались веки.

Постелили Степану Фёдоровичу в отдельной комнате, сочно пахнувшей древесиной, пылью и сном. Есть у сна запах, не поддающийся описанию. Какая-то теплота, что ли. Степан Фёдорович этот запах знал: он был знаком ему с детства. И, что странно, сейчас этот запах вызывал в Домрачёве мягко-тоскливое чувство ностальгии, хотя он прекрасно понимал, что детство своё и всякое воспоминание из него терпеть не может. Степан Фёдорович, накрытый плотным пуховым одеялом, лежал на мягкой, продавленной кем-то тяжёлым койке и чувствовал себя завёрнутым в кокон или скорее даже не завёрнутым в кокон, а спрятанным в черепаший панцирь. Он чуть ли не впервые в жизни испытал это детское чувство спокойной защищённости. Домрачёв мечтательно смотрел в потолок, заложив руки за голову, и вспоминал прошедший вечер. Всякий раз, натыкаясь на самые тёплые и гостеприимные мгновения прошедшего, он улыбался, закусывал губу, мотал головой и думал: «Вот чудаки».