Автомашины «Волга», стоившие девять тысяч двести рублей, но отсутствовавшие в свободной продаже и уходящие с рук, уже с пробегом, за тринадцать-четырнадцать, а то и за двадцать, если покупатель богатый грузин, являлись привилегией загранработников. Как раз двух лет командировки хватало, чтобы в магазине «Березка» купить эту машину. Она была как возок при царе Алексее Михайловиче – свидетельство принадлежности к боярской касте. Ведь большинство народа о собственных машинах даже не мечтало – для работяги отдать семь тысяч даже при приличной зарплате в триста рублей достаточно проблематично. Хотя некоторые копили, выстаивали многолетние очереди. Сложилась некая градация. Для простых людей были «Запорожцы» за три с половиной тысячи рубликов. Для кандидатов и докторов наук, некоторых военных – «Жигули». Торгаши и цеховики покупали машины в зависимости от уровня конспирации. На Кавказе не боялись рассекать на «Волгах», потому что там в силу региональной специфики маскироваться не нужно. В российских городах крупные воры все больше пользовались «Запорожцами», переводя свои богатства в антиквариат, бриллианты и золото и старательно на людях прибедняясь. Как в фильме «Гараж», когда директорша рынка возмущалась: «Что на рынке украдешь, весы, халат?» Уланову в голову как-то пришла мысль, что соотношение социальных групп и их автомобилей могло бы стать неплохим предметом диссертации по социологии.
– Девочки, ко мне! – прокричал Володька.
– Ты чего раскомандовался? – появилась из кухни Лена Старостина.
– Фотографироваться будем. Встали в ряд.
Все послушно выстроились в углу комнаты. Володька извлек черную квадратную пластмассовую коробку с объективом. Щелкнул.
– Когда фото будут? – деловито осведомился Уланов.
– Питекантроп ты, – в коробке зажужжало, и вылезла пластина, на которой после нехитрых манипуляций проявилось изображение честной компании. – Это «Поляроид». Сразу снимки делает. Держи.
– А нас еще сфотографируешь с Катюхой? – спросила Лена.
Володька скривился:
– Еще разок. Не больше. Ты же знаешь, каждая пластинка по доллару стоит.
– Давай, жлоб, щелкай, – потребовала Лена.
С видимой неохотой Вовка сделал еще одну фотографию и спрятал фотоаппарат от греха подальше.
Женщины вернулись на кухню. А Вовка продолжил экскурсию.
Он был настоящим квалифицированным приобретателем. И страшно любил всякие нашлепки, наклейки. От всего в его доме веяло чем-то нестандартным, фирменным, все было чуть лучше, чем у большинства людей. Обстановка в трехкомнатной квартире – никаких тебе стенок, только старомодные гарнитуры. И кресла не стандартные с деревянными подлокотниками, как у всех, а низкие, из мягкой белой кожи, так и ждущие, чтобы в них расслабились. В каждой комнате зачем-то стояли вентиляторы – видимо, память об Африке. Стены завешаны африканскими масками. В импортном холодильнике полно всяческих бутылочек – «спрайты», «фанты», ярких коробочек неизвестно с чем, вакуумно-упакованных колбасных нарезок – в общем, изобилие валютных магазинов во всей красе.
По ходу экскурсии Уланов ознакомился с фирменным пылесосом «Филипс». Потом с новой магнитолой «Шарп-777», сверкающей стальными боками, красующейся четырьмя динамиками, переключателями, регуляторами звука. Эти двухкассетники, обладавшие фантастическим звучанием, были недоступной мечтой советского человека. В комиссионках они стоили по две с половиной – три тысячи рублей. Правда, справедливости ради, в тех же США они тянули на пять сотен долларов.
Апофеозом экскурсии явился момент, когда Володька провел друга в маленькую комнату и небрежно кивнул:
– Вот, из последней поездки привез.
На низкой тумбочке стоял сверкающий пластмассой и полированным деревом ящик цветного телевизора «Панасоник». А рядом с ним устроилась серебристая плоская коробочка.
– Ну, ничего себе, – присвистнул Уланов. – Видак, что ли?
– Кассетный, – Вовка кивнул на маленький столик в углу, на котором были аккуратно сложены коробочки с надписями «Сони», «ТДК». – Лентами в мире уже давно не пользуются.
Не то чтобы Уланов из пещеры вышел – видеомагнитофоны он видел пару раз, как правило, когда задерживали воров, обчистивших богатые квартиры. Видаки начали свое шествие по СССР год назад и являлись предметом нереальной роскоши. Как правило, это были массивные, солидные машины. Этот «Панасоник» был относительно компактным и каким-то на вид суперсовременным.
– Вот пульт дистанционного управления. – Володька продемонстрировал небольшую черную коробочку, нажал на кнопку. Загорелся экран телевизора. Следующее нажатие – на экране появились какие-то скачущие психопаты в кимоно, визжащие «кия».
– Дай попробовать, – не удержался Уланов.
– Вот стоп, быстрая перемотка.
Уланов нажимал на кнопки и не мог оторваться. Чудо техники. Не надо ждать полгода, когда по телевизору покажут любимый фильм. Щелкнул кнопкой – и нате, возьмите.
Уланов смотрел на продукт высоких японских технологий и видел совершенство форм и функций. Плавно въезжает кассета, становясь на место с каким-то уютным, уважительным щелчком, без такого привычного для советской техники затворного лязганья. Серебристый пластик корпуса так и призывает, чтобы его погладили, чтобы им любовались. Клавиши просятся, чтобы их нажали. Яркие насыщенные цвета на экране били по глазам, особенно после черно-белого «Темпа» Улановых. Это какая-то другая цивилизация. Это будущее из фантастических книжек.
– Неплохая вещь, – небрежно бросил Володька. – Мне тут за телевизор и видео один знакомый семь тысяч предлагал.
– Сколько?
– Семь. Но можно и подороже продать.
– И что ты?
– Отказался. Что я, нищий, что ли?
Семь тысяч как раз стоила двухкомнатная кооперативная квартира. Или «Жигули» третьей модели. И платить такие деньги за игрушку – это чем-то походило на то, как у индейцев скупали за бусы золото. Впрочем, за границей эта техника стоила пока тоже не дешево, и позволить ее себе могли далеко не все.
– Что нам нужно, чтобы делать такие вещи? – вздохнул Уланов, откладывая с сожалением пульт.
– Пяток заводов, которые мечтают осчастливить потребителя и знают, что если что не так – они обанкротятся.
– А иначе как?
– А иначе никак. Живительная сила конкуренции. Оружие, тяжелая промышленность – это международная конкуренция, тут мы на первом месте. А шмотки, обувь и телевизоры – согласись, зрелище жалкое.
– Ну… Соглашусь…
– И вообще, русские умеют делать большие вещи – турбины и пароходы.
– И что?
– А то, что шмотье и бытовая техника у них будет лучше всегда.
– А у нас?
– А у нас в квартире газ, – вспомнил Владимир пришедший не к месту в голову детский стишок. – Давай лучше выпьем…