– Идет папка ваш на передовую, – сказал он супруге и дочерям. Повторил, чтоб усвоили, дуры: – На передовую идет, не плачьте.
Дуры и не плакали.
Передовой для начальника полиции Сухого Города был блокпост у главных ворот. Министерство бросило на защиту Оазиса полицейских и гвардейцев. Тошеры, заведующие подземельями, прочесывали дренажные трубы и тоннели, их вооружили ручными сифонами с жидким огнем, изготовленным Клетусом Мотли. Всякий рыбак, незаконно проникнувший в Оазис, должен был быть немедленно сожжен.
Кнутмастер винил в происходящем современные нравы. Творец Рек подарил человечеству столько прекрасных пыточных инструментов, а глупое человечество с каждым годом упрощало истязания и казни. Разве сравнится виселица с дыбой? Сегодняшний палач – ремесленник, а палачи при Генрихе Руа были истинными художниками! Разобрать человека по запчастям – такое же искусство, как собрать механическую птицу.
«Кабы мы, – вздыхал ностальгически кнутмастер Серпис, – до сих пор дробили кости на потеху публике, ни один мятежник не подал бы голос, сидели б тише мертвой воды в лачугах! И браток Руа трижды подумал бы, прежде чем напасть на нас!»
У ворот толпились подчиненные Серписа и гвардейцы. Кнутмастер расположился в таможенной будке. Передовая грозила смертью от скуки. Убедившись, что старший гвардейский офицер, служивый пес, удалился, Кнутмастер развернул на столе шелковую тряпицу, выложил крошечные отвертки, увеличительное стекло и латунную канарейку со вскрытой грудкой. Он намеревался приступить к работе, когда снаружи раздался свист.
«Атакуют!» – встрепенулся Серпис. Он представил доходяг, прущих в Оазис, как они хватают его, кнутмастера, и шмяк, шмяк, шмяк – дробят кости. Серпис выскочил из будки и посеменил прочь от передовой – к доченькам и жене, больше не казавшейся постылой.
На улице кнутмастер опомнился и сбавил шаг. Утер платком вспотевшую лысину. Он не заметил ни голодранцев-бунтовщиков, ни пиратов. Двое патрульных вели под локоть совсем нестрашную девку. А с этим кнутмастер уж как-то мог разобраться.
Нацепив привычную маску, чихвостя себя за малодушие, Серпис подождал, пока полицейские приблизятся. Девка была серенькой – точнее не опишешь. Невзрачная, щуплая, хилая. Волосики жалкие липнут к неприметному личику. От такой отвернешься – из памяти сразу выветрится.
– Что за особа? – грозно поинтересовался кнутмастер.
– Вот, сэр, – доложил патрульный. – К воротам шла.
– К воротам? – Кнутмастер шевельнул причесанной бровью. Повысил голос, будто подозревал девку в глухоте: – Ты служанка? Отвечай мне!
– Я не служанка, сэр. – «Серенькая» говорила так негромко, что Серпису пришлось выставить в ее сторону правое ухо, правое у него слышало лучше. – Я жена рыбака.
– Жена рыбака? – рыкнул кнутмастер. – Здесь, в Оазисе?
– Простите меня. – Девка попыталась рухнуть ниц, но полицейские удерживали с боков, и она просто повисла на их ручищах. – Я не нарочно. Мужа моего в рекруты забрали, я ему горшочек с рыбьим жиром в дорогу хотела дать. Бежала за ним и потерялась.
– Потерялась! – Кнутмастер расслабился, сообразив, что дело тут плевое – собственно, дела никакого и нет. Полицейские заулыбались, но Кнутмастер рявкнул:
– Чего скалитесь, псы? Девку проворонили! А будь она не девкой, а переодетым Артуром Сорелем?
Полицейские выпрямились, сжевали улыбочки.
– Где ж твой горшочек, малахольная? – обратился Серпис к хнычущей девке.
– Потеряла! – Неказистое личико покраснело, ноздри выдули соплю. – Домой хочу! К батюшке!
– Ладно, ладно! – скривился Серпис. Творец Рек благоволил ему. Арестуй он девку – придется составлять протокол, объясняться, куда смотрела полиция. А сбагрит слабоумную обратно в Кольцо, и авось не прознают наверху, что он профукал нелегала. – Вышвырните ее, – велел кнутмастер.
«Серенькую» потащили к воротам. Довольный мудрым решением, Серпис погладил свою грудь, начищенную медаль. Смутная мысль мелькнула в голове. Что-то про мочки и мизинцы: отчего это у замужней молодухи уши и руки целы? Мелькнула мысль и погасла, выскользнула, как рыба из пальцев, канув в омут. О чем секунду назад размышлял – не вспомнить.
Кнутмастер Серпис пожал плечами и побрел в будку. Взявшись за микроскопический щуп, он напрочь забыл про инцидент.
Так Джиа Бабби и очутилась за стеной.
От восторга хотелось плясать. Да, было бы куда интереснее пробраться на трехпалубную «Тимингилу» и участвовать в речном сражении плечом к плечу с подмастерьем Нэя. Рубить саблей чешуйчатые морды клановцев, уклоняться от пуль и в промежутке целовать пухлые губы Литы. Так Джиа представляла себе войну.
Но вот незадача: Джиа Бабби страдала от речной болезни. Как ни пытался отец-мичман приучить ее к воде, любое монотонное колебание вызывало моментальную тошноту. Джиа зеленела, аки Аэд Немед, и тряслась в конвульсиях; испуганный папа разворачивал лодку к берегу.
Джиа сгорала от стыда. Она росла умелой, ловкой, поразительно храброй девочкой, но где применить отвагу, если Река для тебя закрыта? Если ни одно лекарство не помогает, ни одно заклятие? В садах и парках Оазиса не было места подвигу, настоящие опасности – желанные опасности – существовали за куртинами и в бабушкиных рассказах. С детства бабуля подкармливала Джиа распаляющими воображение историями. Да так умело, что истории оживали, как сотворенные колдунами тюльпы. Маленькая Джиа видела на потолке сгорающего заживо предателя Элфи Наста. Кровать становилась бригом, бороздящим северные воды: вот-вот в днище ткнется слизкое рыло тролльвала. Прекрасные русалки забирались под одеяло, чтобы щекотать Джиа…
В школе она беззастенчиво врала, повествуя подружкам о своих приключениях на Реке: как отец взял ее на борт и как сирены превратили команду в монстров, а Джиа победила всех. Подружки слушали, раззявив рты. Учителя рекомендовали записывать небылицы.
Джиа повзрослела и скрепя сердце приняла тот факт, что сгниет на суше. Творец не уготовил ей место на своем корабле. И вот однажды хорошенькая блондинка сказала, выпутываясь из-под Джиа:
– Детка, мой папа – издатель, он знаком с внуком Гвиди, того Гвиди, что вместе с Дардоном написал бестиарий, но, клянусь, ты сочиняешь не хуже их, и, если бы ты написала рассказ, папа бы его опубликовал.
– Рассказ? – засмеялась Джиа, притягивая к себе блондинку. – Рассказ? – повторила она через минуту, отрываясь от сладких губ. – Хм.
Так на свет появился неуловимый Джон Бабс. Главный романист Полиса и главный биограф Георга Нэя. Джиа взяла в персонажи самого смелого, самого популярного придворного колдуна, но на деле половина его приключений была ею придумана или переделана из бабушкиных баек.
За семь лет Бабс написал и выпустил двадцать две книги: наклевывалась двадцать третья. «Красная река» – так она будет называться. Георг Нэй против пиратских полчищ. С финальной битвой на Лингбакре, от которой публика придет в восторг. А для читателей-мужчин специальный подарок: новая героиня в лице полногрудой Литы.