* * *
Девочка повернулась и ушла по коридору влево. Отпертая дверь… приглашение, которым колдун воспользовался. Затворив ее за собой, Нэй утер лоб и огляделся. Источником света были грибообразные сосуды под потолком. Стекляшки с раскаленными нитями, какими рисовал их Уильям Близнец. Стаканы электричества. Сложно было уразуметь, что народ, загнавший электрического демона в колбы, заставивший его озарять жилища, при всей своей мудрости продолжал истреблять друг друга.
Нэй выпростал пальцы к сосуду. Удивился, встретив тепло. Близнец называл лампы богов «холодным огнем», но на самом деле они согревали. Нэй понял давно: Близнец не обладал безграничными познаниями. Никто не обладал, кроме, возможно, тысячелетних черепах в илистых гротах или ветра, дующего в опустевшие человеческие черепа.
Нэй зашагал по гладкому, будто бы каучуковому, полу. Голоса нарастали. Было в них что-то магическое… шорох ли, укутывающий слова… особые искажения, какие возникают, если устанавливаешь связь через раковины.
В конце коридора Нэй обнаружил столовую. Похожую на столовые Полиса так же, как одеяние убитого солдата походило на платья герцогской стражи. Но здесь, среди странного света и странной мебели, по крайней мере был стол. На ножках, из дерева, обычный, а не какой-нибудь летающий в воздухе, сервирующий сам себя. За столом сидели дети. Девочка, впустившая Нэя. Мальчик-подросток – его щеку пересекал уродливый шрам, вместо правого глаза была рубцеватая лунка. На руках парнишка держал спеленутого младенца. Дитя спало и чмокало ротиком во сне, розовое и взопревшее, с нежным пушком волос. Подросток касался губами макушки ребенка, целовал, успокаивал. Старшие дети смотрели на гостя так, словно он позабыл отпустить нить кокона невидимости. Смотрели сквозь. Точно они пребывали в другом месте и другом времени. Гарри Придонный рассказывал о призраках катакомб, которые бредут мимо, не замечая вас, разыгрывая по кругу сценки из прошлого. Но дети не были призраками. Просто визит мужчины ничего не значил для них.
Мальчик баюкал ребенка. Девочка закатала рукава. В руках она держала два полированных блестящих шарика, вероятно игрушки, увенчанные кольцами. На задней стене столовой на огромном холсте возвышался написанный маслом мужчина в форме. Бородатый, высокомерный, что-то кричащий безмолвно и потрясающий кулаком. Фоном служила алая птица, распростершая огненные крыла. Такая же птица украшала башню стреляющей повозки… и рукав военной куртки, в которую была облачена девочка. «Герб, – догадался Нэй. – Феникс. А бородач – лидер одной из враждующих армий». Выступая перед гражданами Полиса, Маринк делал такое же лицо. Лицо человека, искупавшегося во всех Реках одновременно, как говаривала мать Нэя.
Голоса трещали из серой коробочки, прикрученной к стене справа от портрета. Она работала по принципу спиралей или родственному принципу. Доносила слова тех, кто находился не здесь. Злые слова… Нэй улавливал общий смысл. Люди спорили на прежнем языке, пращуре родного Нэю языка. Глаголы «убить», «сжечь», «истребить» звучали одинаково в обоих.
– Где ваши родители? – спросил колдун, уводя кисть от кобуры. – Папа? Мама?
Если дети и собирались ответить, им помешал рев. Страшный гул, обрушившийся снаружи, распотрошивший ночную тишину. Мальчик возвел очи горе, прислушался, быстро посмотрел на девочку. Она кивнула серьезно. Младенец захныкал, проснувшись, и протянул ручки к застывшему Нэю.
– Что это? – спросил колдун.
Руки девочки дрожали, но в голосе звенели торжественные нотки. Нэй распознал слова «враг», «страна», «подвиг». Девочка встала, скрипнув стулом, уставилась на холст. Мальчик последовал ее примеру, притискивая плачущего младенца к груди. Девочка подняла руки, словно салютовала портрету, и нарисованный бородач приободрил ее волевым взором.
За стенами свистело и грохотало.
– Вам нужно…
Нэй осекся. Девочка засунула пальцы в колечки шаров и щелчками сорвала их. Мысль сверлом впилась в переносицу колдуна. Он закричал и отпрыгнул. Старшие дети оглянулись. Полоснули ликующими улыбками. Нэй выскочил в коридор, нырнул за простенок, и мгновение спустя взрыв осыпал пространство щепой и кровавыми клочьями. Пахнуло порохом.
«Не игрушки», – подумал Нэй, каменея. Это были бомбы.
Он вышел из укрытия.
Гул нарастал, будто по равнине шествовал гигантский, до звезд, Рыбак, вращающий цепью в милю длиной. Но Нэй не обращал внимания, потрясенный. Он смотрел на то, что осталось от детей. На дымящуюся груду расшвырянной плоти. На багровые пеленки. На орошенный мозгами портрет. Самодовольный ублюдок кричал немо, чтобы новые и новые дети приносили себя в жертву во имя его прихоти, а голоса из заляпанной кровью коробки гнусавили о мести.
Прежде чем уйти, Нэй хлестнул нитью, и печать молчания вышибла из коробочки искры, заткнув карканье на допотопном языке.
Он служил Гармонии, Георг Нэй. Но в мире прирученного электричества гармония отсутствовала. Или хуже того: этот раздирающий душу свист, смрад горелого мяса, ухмылки самоубийц и были гармонией выморочного острова.
* * *
Пули забарабанили о стены, взвихрили сугробы. Стрелок засек колдуна. Лопнули оконные стекла. Нэй дернул нить и накрыл себя куполом, стал следами на белом, призраком, окутанным снежинками. Слишком заметной целью в метели.
Но стрекотня выстрелов прервалась. Нэй ринулся к деревьям, пропахивая ледяной занавес тьмы. Попытался слиться с увечным стволом.
Только теперь он увидел, что производило грохот. Откуда летели пули.
Дом огибала повозка, которую он не мог вообразить и в кошмаре. Гладкая черная металлическая акула двигалась на тонкой светящейся ноге. Прищурившись, Нэй понял, что это вовсе не нога, а луч мощного фонаря, шарящий по рощице. Повозка не ехала. Она летела! Из отверстия в округлом боку торчал дымящийся придаток – плюющая свинцом конечность. В оконце очерчивался силуэт кучера.
Учитель рассказывал о летающих машинах из прежних эпох, он называл их «птицеферумы». Но, по заверениям Уильяма Близнеца, птицеферумы имели крылья, а у акулы крыльев не было. Над повозкой моталось колесо. «Абсурд», – подумал Нэй. Колесо яростно секло воздух, разбрасывало снежные массы. Брюхо железного чудовища украшала эмблема – ветвистый дуб.
«Акула» плыла над кровлей, поддерживаемая колесом. Луч елозил по деревьям, выискивая беглеца. Нэй стиснул пистолет. Ветер рвал волосы, стаскивал капюшон. Под «акулой» разлетался снег. Колесо вращалось на сумасшедшей скорости… Оно лишь казалось колесом. Спаренные весла, сливающиеся при движении в мерцающий круг, – вот что производило рев и помогало повозке висеть в небе.
Вспомнились истории Близнеца о полетах к звездам. О том, что однажды из очередного полета путешественники принесли заразу, истребившую человечество. На таких «акулах» странствовали надменные дураки, считавшие, что им позволено покидать Землю?
Луч шерстил голые кроны. Деревья отбрасывали кривые петлистые тени. Резко рухнув вниз, световое копье ткнулось точно в Нэя. Он заслонился от сияния пятерней. «Акула» ревела победно. Предательская метель одевала невидимку в белый саван, превращала в мишень.