Рыбак сделал шаг назад и придавил Эмека своей тушей к кирпичам домишка. Он присел на корточки, вытянулся резко во весь рост. Бивни и ракушки разорвали эбонитовую кожу Эмека. Из вспоротой глотки хлынул алый поток. Матрос обмяк, ловя разодранным ртом капли дождя.
Сынок – обе разрозненные половинки физиономии соединились в гримасе ужаса – махал саблей, уклоняясь от страшного крюка. Нэй потянул за нить, формируя невидимый купол, и устремился к рыбаку.
Но и здесь дождь встал на сторону убийцы. Струйки воды, стекая по лицу и одежде, выдавали невидимку. Дюйма не хватило крюку, чтобы чмокнуть Нэя в висок. Колдун кубарем полетел по камням. Вийон воткнул коготки в грудь, предупреждая. Нэй перекатился. Крюк брызнул грязью рядом с головой.
Повторный удар пришпилит Нэя к земле.
Упущенные нити заклинаний бесполезно болтались.
Отсрочив гибель – надолго ли? – речники атаковали гиганта. Нэй покрутился в поисках шпаги, не найдя оружия, выхватил первый попавшийся пузырек и метнул под ноги великану. Серебристые искры были способны разогнать туман, но сейчас лишь населили тенями пустырь и стали прощальным салютом для коренастого негра: крюк проник в живот матроса, вытащил гирлянды фиолетовых кишок. Предсмертный хрип разнесся по поляне… захлопали крылья…
Нечто белое спикировало сверху. Оседлало лысину рыбака. Будто живая шапка, по которой великан заколотил свободным кулаком.
Птица – осенило Нэя.
Колдун поднялся, отплевываясь.
Рыбак сорвал бьющуюся в агонии чайку и бросил на землю. Но вторая птица рухнула камнем с дождливых небес.
Нэй обернулся. У подножия маяка стояла Лита. Руки разведены крестом, веки сомкнуты. Ладная грудь вздымается и опадает.
«Давай, девочка!» – призвал Нэй.
Уже три чайки метались вокруг рыбака. Клевали, отлетали, чтобы вновь напасть. Нижняя губа убийцы отвисла, бренча украшениями, в щеках образовались дыры. Кровь текла по накидке и фартуку. Крюк распорол подвернувшуюся чайку, впечатал в лужу. Мстя за смерть сородича, молодая птица спикировала на плечо великана и клюнула в глаз. Рыбак споткнулся, накрыл ладонью глазницу. Клюв растерзал левое веко и погрузился в зрачок. Как чешуйчатую добычу из лагуны, чайка вынула из глазницы болтающееся на пуповине нерва глазное яблоко.
Лита оскалилась и издала птичий крик, полный радости и злобы.
Ослепленный рыбак упал на колени.
Перья прилипли к запрокинутому лицу.
Он звал. Не бога, не дьявола – своего любовника звал, рыдая от бессилия.
Чайки упорхнули, забрав кусочки мяса, волокна мышц.
Крюк валялся в грязи. Рыбак загребал лапами, будто хотел обнять кого-то очень любимого.
Нэй подошел, остерегаясь этих длинных обезьяньих конечностей.
Стиснул в кулаке три арбалетных болта.
– Именем… – начал Нэй, но, передумав, облизал пересохшие губы и заключил: – Просто сдохни.
Пучок болтов втиснулся в пустую глазницу. Чавкнуло.
Рыбак рухнул лицом вниз, вгоняя собственным весом наконечники в умерший мозг. Одновременно зазвенело разбившееся стекло, и что-то тяжелое приземлилось у башни. Хрустнуло костями, искореженным позвоночником.
Ффамп!
Лита выругалась витиевато. Возле косматого маяка лежал единственный обитатель острова. Связанный бечевой отшельник смотрел на рыбака не мигая. И черт бы побрал Нэя, если глаза смотрителя не были полны любви.
* * *
На этот раз голем сумел подвести когг к атоллу. Кольца суши с гнойниками вулканов грелись в лучах полуденного солнца. Было тихо, лишь легкие волны шептались, омывая кораллы. Интенсивно-голубое небо накрыло праздничным куполом острова. Туман сгинул, части страшного плота либо опустились на дно, либо уплыли по течению. Лишь деревянный лев высовывал из воды косматую голову, провожая взором визитеров.
– Они здесь? – спросил Нэй.
Лита сдавленно буркнула и указала на промоины среди камней. Фигуры тут и там. Почившие капитаны, штурманы, матросы. Боцман с поеденным крабами лицом. Томас с полуоторванной челюстью, свисающей, как сломанное забрало шлема.
Призраки ждали.
Лита и Нэй шли по неровному всхолмью, по каменному хребту, возвышающемуся над зеленой от водорослей мелью. Их вел Вийон. Ласка принюхивалась, подметала хвостом оголившуюся породу.
Нэй чувствовал, что они близко, почти у цели.
И Лита чувствовала, не прибегая к колдовству. По тому, как заерзали в бочагах призраки, по мурашкам на спине.
Атолл заканчивался одиноким деревцем. Так показалось сперва, но, вскарабкавшись на камни, Лита поняла, что перед ними нечто рукотворное. Как плот рыбака, но созданное гораздо раньше.
Нечто древнее, оставленное людьми – или не людьми, – населявшими атолл давным-давно.
Из зигзагообразной щели в рифе рос четырехфутовый коралл, черный как ночь, черный, как раковина, которой он был увенчан словно короной. Огромная раковина – Лите не доводилось сталкиваться с подобным. В отверстый зев могла вместиться ее голова. Наружный слой покрывали шипы величиной с мизинец. Внутренний переливался и блестел. В раковине, как моллюск, гнездилась осязаемая живая тьма.
Лита инстинктивно прижалась к Нэю. Ощутила его напрягшиеся мускулы. Вийон тыкался в ухо колдуна, теребил мочку, шептал. Капитаны и матросы синхронно выпростали руки и указывали на черный… «Алтарь», – подумала Лита.
– Что это? – спросила она, с неприязнью рассматривая артефакт прошлого. Тишина стала пугающей. Штиль – зловещим.
– Духоловка, – ответил Нэй, механически поглаживая Вийона по холке, – я читал в бестиарии Дардона и Гвиди. Ловушка для духов. Ее использовали, чтобы приручить или усмирить неупокоенные души.
– А для чего ее использовал рыбак?
– Возможно, – сказал Нэй, вытаскивая шпагу из ножен, – рыбак ничего не знал о раковине. Но именно она не давала его жертвам уйти с атолла. Привязывала к этому месту.
Зазевавшаяся Лита вздрогнула, заметив, что призраки подошли вплотную. Теперь они стояли вокруг. Землистые, осклизлые, разбухшие под водой. Истерзанная крюком плоть отворялась рытвинами. У некоторых были обглоданы кости. Иных жарили на костре.
– Уничтожь, – простонал Джорди Каллен. – Отпусти нас.
У него не было глаз, но изъеденное лицо выражало мольбу.
Лита перевела для Нэя с языка мертвых.
В искривленных каналах журчали ручьи.
Нэй ударил по кораллу сапогом, намереваясь скинуть его с обрыва. Шершавый ствол накренился. Жемчужина тьмы пульсировала в раковине.
А в пустых глазницах Джорди Каллена пульсировало предвкушение.
– Еще, – прошелестели мертвецы. Они льнули к живым, обдавая запахом разложения.