Полководцы Московского царства - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Володихин cтр.№ 69

Вообще в молодости, до Казани, Михаил Иванович проходил через местнические тяжбы — с князьями Шуйскими, Ростовскими, Щенятевыми, Одоевскими, Курлятевыми. Но с тех пор прошли десятилетия, в течение которых никто не задирался с Воротынским, а если и происходило столкновение (как в 1572 году), то царь становился на защиту воеводы. На этот раз все шло иначе. Полководец явно потерял благорасположение государя, и окружающие это увидели.

Значит, еще весной, в самом начале «береговой службы», Иван IV увидел в чем-то очень крупную вину трех воевод. Что за вина?

Князь Андрей Курбский, современник Воротынского и эмигрант, неплохо осведомленный о событиях Моло-динской битвы, предложил следующую версию событий: Михаил Иванович ни в чем не был виноват, его оговорили по распоряжению царя. Имеет смысл полностью привести объемный рассказ Курбского: «Потом были убиты славный… Михаил Воротынский и Никита, князь Одоевский, родственник его с детками младенцами… Спустя примерно год (после Молодинской битвы. — Д. В.) велел он (Иван IV. — Д. В.) схватить, связать, привести и поставить перед собой этого Победоносца и защитника своего и всей земли Русской. Найдя какого-то раба его, обокравшего своего господина, — я же думаю, что тот был подучен им: ведь тогда еще князья эти сидели на своих уделах и имели под собой большие вотчины, а с них, почитай, по несколько тысяч воинов были их слугами, а он им, князьям, завидовал и потому их губил, — царь сказал князю: «Вот свидетельствует против тебя твой слуга, что хотел ты меня околдовать и искал для этого баб-ворожеек». Но тот… отвечал: «Не привык я, царь, и не научился от предков своих колдовать и верить в бесовство, лишь хвалить Бога единого, в Троице славимого, и тебе, царю и государю моему, служить верой. Этот клеветник — раб мой, он убежал от меня, меня обокрав. Не подобает тебе верить ему и принимать от него свидетельства как от злодея и предателя, ложно на меня клевещущего». Но он тотчас повелел блистательнейшего родом, разумом и делами мужа, положив связанным на дерево, жечь между двух огней. Говорят, что и сам он явился как главный палач к палачам, терзающим Победоносца, и подгребал под святое тело горящие угли своим проклятым жезлом… Велел он также подвергнуть разным пыткам и… Никиту Одоевского… А того прославленного победителя, без вины замученного и обгоревшего в огне, полумертвого и едва дышащего, велел он отвезти в темницу на Белоозере. Провезли его мили три, и отошел он с этого жестокого пути в путь приятный и радостный восхождения на небо к своему Христу…» ^[244] Похоронили его в Кашине.

Оговор? Это возможно. Царь по характеру своему был мистиком, верил в волхвование и даже в прорицания колдунов. Мог бы он поверить в реальную опасность для себя и своей семьи, если бы Воротынского, а то и нескольких воевод сразу, оговорил, подсунув клеветника, например… тот же Голицын (все они стояли выше его в воинской иерархии по воеводскому списку 1573 года)? Да, мог. Сбрасывать эту версию со счетов нельзя.

Возможно, Иваном IV двигали иные причины — политического, а не мистического характера. Курбский считал, что Иван Васильевич из «зависти» разрушал крупные уделы знатных князей. Мотив? Нет, никакой не мотив. Царь уже распорядился достаточно вольно огромными владениями Воротынского, отправляя его в ссылку десять лет назад. И прекрасно обошелся при этом без казни самого Михаила Ивановича, а также его родни. Непонятно, к чему было дополнять очередную конфискацию земель убийством их владельца плюс одного из родственников, но оставить при этом в живых прочих молодых наследников — а род Воротынских далеко не «извелся» на Михаиле Ивановиче ^[245]. Не клеится. И при чем тут Морозов? Тоже какая-то родня Воротынских? Было бы красиво закончить жизнеописание полководца, замкнув сюжет на возвращении сына к истории отца, слишком могущественного, а потому подозрительного для московских правителей человека… Но… эта версия не объясняет всех фактов.

Допустим, царь увидел в трех военачальниках, контролировавших основные силы южной армии, потенциальных военных заговорщиков. Ведь их объединяет лишь одно — служебное положение в апреле 1573 года. Могли у Ивана IV возникнуть подобные подозрения? Да, могли. Есть одно «но». Тогда Воротынского и казнили бы за попытку заговора. При чем тут колдовство?

Однажды Иван IV допрашивал под пыткой русских беглецов из крымского плена. Задавал им вопросы о том, кто из русских вельмож имеет тайные сношения с ханом. Царь услышал отрицательный ответ на свой вопрос о том, имел ли сношения с крымцами князь Воротынский. А услышав его, пытками выжал из допрашиваемого признание в измене Михаила Ивановича… который был к тому времени мертв. И казнили князя не по обвинению в сношениях с крымцами, а по обвинению во вредоносном колдовстве. Зачем? Очевидно, царь знал, что за Воротынским нет вины. Но ему требовалось показать воеводу персоной кругом виноватой — и в том, и в этом…

Тогда, возможно, царь взревновал к славе Воротынского. Князь победил крымцев, в то время как сам Иван IV отсиживался в Новгороде Великом. Современники честили царя на все лады за этот эпизод. Такие разные люди, как Курбский и Штаден, писали о «новгородском сидении» первого русского царя весьма пренебрежительно, поскольку сочли его трусом ^[246]. Если же вспомнить бегство от Девлет-Гирея в 1572 году, картина выйдет совсем некрасивая. Иван IV мог жестоко страдать из-за косых взглядов и дурных разговоров, связанных с двойным позором в его жизни. Между тем авторитет Воротынского рос. В январе 1573 года русская армия во главе с Иваном IV взяла Пайду. Царь вернул себе лавры отважного человека и удачливого полководца. Теперь он мог уничтожить Воротынского, не вызывая пересудов о зависти к этому человеку.

Однако и тут есть свои «но». Допустим, князья Воротынский и Одоевский справедливо пользовались славой героев, сражавшихся с крымцами в 1572-м и одолевших опаснейшего врага. Но пользовались ею также и князь Дмитрий Хворостинин, иной герой битвы у Молодей (допустим, слишком мелкий человек, чтобы вызвать у царя зависть, к тому же бывший опричник, то есть «свой»), или, скажем, Иван Шуйский (этот уж совсем не мелок). Допустим, кто-то вел себя поскромнее, а кто-то слишком гордился своей победой. Допустим также, что самыми большими гордецами оказались Воротынский и Одоевский. Но Морозов-то вообще не присутствовал среди полковых воевод на Молодях, вот незадача! Как можно ревновать к славе человека, который ее не имеет?

Возможно, Михаил Яковлевич Морозов к делу Воротынского не причастен, да и вообще не существовало никакого «дела трех воевод». Морозов только что прибыл из Ливонии, где числился вторым воеводой Большого полка в армии князя И. Ф. Мстиславского. Эта армия потерпела тяжелое поражение под Коловерью. Морозов, хоть и получил там ранение, но все же мог быть или одним из реальных виновников разгрома, или удобной кандидатурой для обвинения в срыве похода, в поражении русских войск и т. п. Ведь Мстиславе кого-то царь уже простил. И он к тому же считался «столпом царства», а таких людей трогают лишь по очень серьезному поводу.