— Сделаю, — сказал я и покинул кабинет в очень даже неплохом расположении духа.
Мало того что лёгким испугом отделался, так ещё и с зачётами полный порядок. А медзаключение — не проблема. Добуду!
Остаток недели прошёл так, будто никакого штурма и не было вовсе. Утром сразу после зарядки и завтрака отправлялись в училище для отработки приёмов энергетических противоборств, после обеда выезжали на патрулирование улиц, а вечером я оставлял комнату в полное распоряжение соседа, сам сначала звонил Лизавете Наумовне из клуба, потом, нисколько не воодушевлённый услышанным, тащился в библиотеку или на тренировку по рукопашному бою.
Единственное — в город теперь наша троица выезжала подобно остальным на служебном вездеходе, да и роль наставника выполнял не лейтенант Зимник, а хмурый старшина Ревень. Василь из-за переживаний по этому поводу даже с лица спал.
— Леонида Варламовича включили в опергруппу по наркоторговцам, — со вздохом поведал он как-то. — Ему теперь не до нас.
Я только плечами пожал. Мне на хорошую характеристику со стороны лейтенанта рассчитывать в любом случае не приходилось, ну а Василь — наоборот, успел себя проявить, о нём в любом случае не забудут. Другое дело, что положительную оценку у нового наставника заработать будет ничуть не проще. Мне — так уж точно.
В воскресенье пришлось обойтись без посещения кинотеатра, вместо этого прямо с утра я поехал в клинику для душевнобольных, где и проторчал в гостях у Льва до полудня. Оттуда покатил на трамвае в центр города, сошёл на кольце у главного здания РИИФС. Сегодня потеплело и распогодилось, по случаю выходного дня развешенные на столбах репродукторы транслировали танцевальную музыку, спешили по своим делам студенты — кто замученный экзаменами, кто вызывающе беспечный. Прогуливались и барышни, зачастую очень даже прехорошенькие.
Я приехал к «Жар-Птице» за пятнадцать минут до назначенного времени и постоял у крыльца ресторана, поглядел по сторонам. Рассчитывал на появление Нины и одновременно опасался неприятного разговора — эмоции всего так и раздирали, ёжился вовсе не из-за прохладного ветерка.
Проявить инициативу самому?
Некоторое время я обдумывал эту мысль, потом вспомнил, каким взглядом наградила меня в прошлую встречу Маша, и решил положиться на волю случая. Пусть всё идёт, как идёт. Проявил малодушие? Наверное, да.
Или, быть может, не так уж Нина мне и дорога? Просто за неимением лучших вариантов в неё вцепился?
Мысль эта успокоения не принесла, наоборот — стало противно. Да ещё из припаркованного напротив ресторана чёрного седана с плавными линиями выпуклых крыльев и сверкавшими хромом подфарниками выбрался водитель, закурил и принялся сверлить меня столь пристальным взглядом, будто подозревал во всех смертных грехах.
Я вздохнул, поднялся на крыльцо, и на этот раз вахтёр распахнул передо мной дверь без малейшей заминки. И уверенное поведение сказалось, и одет в отличие от прошлого раза был куда солидней. Пусть костюм и не из самых дорогих, но по фигуре его подогнали на удивление неплохо; основной массе студентов ничем не уступаю.
Внутри, стоило только снять с головы кепку, рядом оказался метрдотель.
— Меня ожидает профессор Палинский, — заявил я, предвосхитив вопрос, чем мне могут помочь.
Уж не знаю, ожидал ли меня профессор или просто обедал, но в ресторане он находился совершено точно. Подросшая за последнее время чувствительность позволила уловить создаваемые им энергетические возмущения ещё с улицы.
Метрдотель с невозмутимым видом сказал:
— Следуйте, пожалуйста, за мной. — И направился в дальний конец зала.
Я и последовал, жалея, что не удосужился вычистить перед посещением ресторана обувь. Ладно хоть с глажкой брюк проблемы отпали сами собой — теперь для этого не приходилось даже утюг раскочегаривать, сам давлением оперировал.
Как и прежде, профессор Палинский занял стол у окна. Да и сам он нисколько не изменился, был всё такой же подтянутый и сухопарый. Волевое лицо отличалось излишней худобой, резко выпирали скулы, слегка запали глаза. И — энергетический фон. Не знаю, какую прорву мегаджоулей удерживал профессор в своём внутреннем потенциале, но я откровенно порадовался тому, что в моём собственном обычная сверхсила; будь та в противофазе — точно было коротнуло. И так мурашки по коже побежали.
Палинский уже пообедал, сидел, закинув ногу на ногу, и пил кофе. Он небрежным жестом указал на стул и сухо произнёс:
— Слушаю вас, молодой человек.
Угощать обедом меня сегодня определённо не собирались, и перчаток я снимать не стал. Сел, положил кепку на колени и сказал, аккуратно подбирая слова:
— Я хотел бы воспользоваться возможностью стать вольным слушателем, о которой мы говорили ранее.
Профессор глянул в ответ без всякой приязни и даже сурово.
— По нашей договорённости вы должны были поддерживать связь с товарищем, а в итоге этим пришлось заниматься моей студентке!
У меня от услышанного кровь к лицу прилила и скрючило пальцы, до того захотелось стиснуть их в кулаки. До инициации я бы и не подумал сдерживаться, бросил бы в лицо собеседнику обвинение в обмане и неумении держать слово им и всеми остальными дворянами. Сразу после инициации уже не решился бы оскорблять человека, способного одним жестом стереть в порошок, ограничился бы угрозой рассказать о столь недостойном поведении Льву. Неделю назад, пожалуй, опустился бы до торга, ведь на первоначальном этапе бывшему однокласснику будет непросто влиться в коллектив, и моё содействие точно окажется не лишним.
Ну а теперь я не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Недавняя беседа с господином старшим советником не прошла даром, и в голове сам собой возник вопрос: зачем тогда вообще понадобилась эта встреча? Отказать мне лично? Даже не смешно.
Я поднялся со стула и пожал плечами.
— В таком случае не смею вас больше задерживать.
— Сядьте, молодой человек!
Палинский не повысил голоса, даже интонации остались прежними, но мои ноги враз стали ватными, не опустился обратно — плюхнулся. Профессор выставил на край стола локти и сцепил пальцы, а сложенные указательные упёр в переносицу и глянул, будто через прицел; блеснули золотом запонки с чёрными числами «33».
— Ваше содействие понадобится для адаптации товарища в студенческой среде, — вымолвил Александр Петрович некоторое время спустя. — Могу я рассчитывать, что у вас найдётся на это время?
— Всенепременно, — сказал я. — Помогать Льву я собираюсь вне зависимости от исхода нашей беседы.
— Но в статусе вольного слушателя возможностей для этого у вас будет несравненно больше, — отметил Палинский, буквально сняв это высказывание у меня с языка.
Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный надвое листок и выложил его на стол. Затем поднялся на ноги и сухо произнёс: