Воспоминания генерала Российской армии. 1861–1919 - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Иванов cтр.№ 36

Утром двинулись дальше. Левее нас шли бои — дрался Куликовский полк ^[105], мы задержались на одной позиции, не было никакой стрельбы, и вдруг какая-то шальная пуля поразила у меня стрелка… Вот верно — от судьбы не уйдешь. Наши охотники, занимая очень высокую сопку, подожгли на ее вершине сухую траву, и получился громадный пожар (пал), который нам всю эту ночь служил ориентировочным пунктом. Проходили мимо громадного интендантского склада, который должен быть сейчас подожжен, мы просили выдать нам сухарей и консервов, мерзавец-интендант так и не выдал, и по проходе нашем зажег… Вот проклинали его и мы, офицеры, и солдаты. Поздно ночью наша дивизия остановилась в долине речки Фаньхе, перед нами по дороге подымался высокий хребет с перевалом, такие места опасны для обозов — противник может «прижать».

Рано утром начался подъем на перевал обозов, а около 7 часов двинулись и мы. Мы теперь стали приближаться к линии ж.-д. и слышали взрывы мостов и водокачек отступающим арьергардом. К вечеру были у речки Чай-хе, а за ней еще выше вчерашнего подымался хребет… Около железной дороги шел горячий бой… Ой, прижмут, думалось нам. Около перевала в долине речки сгрудился обоз всего нашего 3-го Сибирского корпуса и всю ночь переваливал через хребет. Перед утром получено приказание: 3-й Сибирской стрелковой дивизии занять позицию по хребту, имея речку Найхе перед собой.

Рано утром полк перевалил через перевал, пройдя под музыку на перевале мимо командира корпуса генерала Н. И. Иванова, прошли версты две, остановились. Была прочитана диспозиция для боя, распределены участки, и батальоны разошлись по своим местам. Мне достался участок у самого перевала. Правее нас у линии ж.-д. шел бой — 9-й полк дрался с напиравшими японцами, но, по всем признакам, мукденскими боями у японцев спесь была сбита, не так яро лезли. Против нас за речкой были еще наши пешие и конные охотничьи команды. К вечеру получено приказание: начать отступление в 9 часов вечера, оставив тыльные отряды ^[106], от полка — одна рота и конная охотничья команда, с тем чтобы тыльные отряды начали отступление ровно в 6 часов утра. Мою роту назначили в тыльный отряд — поручение щекотливое… Настала ночь, впереди за рекой выли собаки, вперед были высланы секреты… Жутко было, но, главное, у офицеров не было что перекусить, а у меня запас был, как всегда, и «выпивонов, и закусонов», подошла пешая охотничья команда со своим начальником поручиком Остапенко. Согрели кипяток, разложили закуски, вытащили водку, и долго за полночь длилась беседа. Стало рассветать, рота заняла места в окопах. Впереди было тихо. Конные охотники начали отходить на перевал. Я приказал им спешиться и занять позицию, с тем что начнут отступление ровно в 8 часов утра. В 6 часов я роту собрал и двинулся по дороге с остатками костров, по которым шел ночью наш корпус. Было тихо. Я с ротой прошел около пяти верст, влево от нас была долинка, и я подозрительно покосился на нее — не увидят ли нас японцы… и вдруг слева орудийный выстрел, но снаряды прошуршали куда-то вправо, еще выстрел, и опять шуршание снаряда вправо… и опять тишина, я прибавил шагу, и рота ходко пошла. В 12 часов дня я нагнал арьергард корпуса, а потом и свой полк. Мы встали биваком в д. Нанчензы, в долине речки Као-хе. Солдаты и офицеры были страшно утомлены и голодны. Нужен отдых…

Из Нанчензы мы на другой день двинулись в Ихечен, это большая деревня на большой Мандаринской дороге. Здесь нам обещали отдых и спокойствие, но для меня не было отдыха, а главное — нравственного отдыха и удовлетворения моего самолюбия, моих заслуг как бы не видели и не замечали…

В Ихечене мы отговели и встретили Святую Пасху. Все было устроено честь честью. После Пасхи нас отодвинули еще назад в Эрдагоу и Сань-да-гоу, и мы начали укреплять Сыпингайскую позицию, на которой задумали дать последний бой — кровавый бой. Приезжал к нам генерал Куропаткин, и мы ему устроили восторженный прием после его умаления ^[107]. Я на обеде сказал задушевную речь, после которой и он целовал меня, и генерал Данилов ^[108]. 8 мая я был назначен начальником передового отряда корпуса и произвел усиленную разведку к д. Нанчензы, разыгрался бой, и два эскадрона японской кавалерии были разбиты в пух и прах, за что получил благодарность от командира корпуса и представлен к ордену Святой Анны 2-й степени с мечами. Я был назначен на законном основании командующим вновь сформированным 4-м батальоном и с ним занял перевал левее Нанчензы, поступая под начальство генерала Самсонова.

Бивак батальона был сперва расположен по речке у д. Пегоу, но после одного ливня пришлось спасаться на высотки. Бивак устроили на славу, в палатках были устроены нары, так что люди лежали не на сырой земле, а на ¼ аршина над ней. Командир полка В. А. Яблочкин, приехав к нам и увидев нары в походных палатках, приказал во всем полку сделать так же. На перевал ходило по одной роте на три дня, а три роты были в резерве. Столовались все офицеры батальона вместе, ели роскошно — всякой зелени было много. Солдаты в горах нашли особое растение, весьма нежное и вкусное, набирали целые мешки, и приготовлялся суп очень вкусный.

В конце июня месяца, вечерком, сидя у палатки, пил чаек, слышу — по долинке тарахтит двуколка, и вижу за двуколкой, переваливаясь, идет брат Николай… Моему удивлению не было конца. Брат сперва по форме отрапортовал, а потом бросились в объятия друг к другу. Он был назначен командующим 13-й ротой, т. е. в моем батальоне ^[109]. Попал на войну, будучи приставом 2-го участка Арбатской части в Москве, вследствие свой небрежности — вовремя не было отмечено освобождение по возрасту лет. В передовых линиях происходили небольшие перестрелки, но серьезных дел не было — японцы выдохлись и боялись, а посему план генерала А. Н. Куропаткина был правилен: сперва японцев оттянуть от моря, а потом ударить.

Мирно простояли июнь, июль и август. 11 августа в 10 часов утра мною было получено из полка извещение, что заключено перемирие… но быть в полной боевой готовности. Я собрал роты и объявил новость, солдаты крикнули «ура!»… у многих на лицах я прочитал надежду увидеть свою семью и дом родной. У нас, офицеров, в душе явилась какая-то неудовлетворенность — не было победного конца.