Курортная зона - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Первухина cтр.№ 7

Однажды, уже наработав солидный опыт убийств, Лариса попыталась вызвать своего мрачного опекуна на откровенность.

— Вы специально взяли меня из детдома, чтобы сделать убийцей? — чуть насмешливо поинтересовалась она. И почти не удивилась короткому “да”.

Нельзя сказать, что Лариса не бунтовала, стремясь свергнуть с себя навязанный Стариком образ жизни, мыслей и поступков. Она хотела познать другой срез действительности: где женщины не травят тетродотоксином неугодных Судьбе мужчин, где возможность стать женой, матерью и спокойной домохозяйкой возведена в категорию аксиом женского счастья… Первый Ларисин бунт имел самые тяжелые для нее последствия. Лариса подобрала себе породистого мужчину и решительно забеременела от него, возомнив судьбу матери-одиночки выходом из бездны, в которую затягивало ее каждое новое убийство. Старик о беременности Ларисы узнал слишком поздно. Когда она с торжеством будущей матери смотрела на своего благодетеля, он только и сказал:

— Я не одобряю этого поступка. Тебе не нужны дети.

После чего у Ларисы начались преждевременные роды. Плод спасти не удалось, а потом выяснилось, что Лариса никогда не сможет забеременеть. Врачи сказали — нелепая случайность, но Лариса знала — случайностей в ее жизни нет. Это Старик. И только он.

Вторым Ларисиным крупным бунтом был категорический отказ убивать женщин и детей. Это произошло, когда по Ларисиному спецтелефону позвонил некий заказчик и предложил за сумасшедшие деньги возможность “замочить” некую известную даму-депутата. Лариса сказала “нет”, а потом из новостей узнала, что убийство совершили другие киллеры. Старик тогда встретился с Ларисой и с холодной насмешкой сказал:

— Напрасно ты так церемонишься. Могла бы стяжать себе славу. В определенных кругах. Я твоего поведения не одобряю.

— Мне безразлично ваше одобрение и порицание, Максим Николаевич, — равнодушным тоном сказала Лариса, хотя внутри у нее шла опасная экзотермическая реакция. — Я уже взрослая девочка. И могу сама решать…

— Ошибаешься, — прервал ее Старик. — Ты ничего решать не можешь. За тебя решаю я. Ты — мое оружие, которым я мщу миру за свою испорченную жизнь! Ты — просто граната в моих руках!

— Иногда гранаты взрываются в руках тех, кто собирается их бросить, — отчеканила Лариса.

Старик засмеялся лающим смехом. Он вообще смеялся редко. И выглядело это отвратительно.

— Выкормил я змею, — отсмеявшись, покачал головой Старик. — Думал, ты будешь мне утешением в старости, деточка. А ты хочешь со мной воевать.

— Не собираюсь!

— Вот это правильно. Ты мне очень дорога, деточка.

— Конечно. Вы вложили в меня столько средств…

— Лариса. Лариса! Поосторожнее в выражениях! Я стар, у меня больное сердце, которое может не выдержать твоей неблагодарности.

— У вас?! Больное?! Сердце?! Неужели оно у вас имеется?! Или под сердцем вы подразумеваете свой новый кардиостимулятор?

Если Старик и был зол на Ларису, то он ничем этого не выказал. Сказал только:

— Хватит. Закончим этот бестолковый разговор. Ты будешь выполнять заказы, деточка. Какими бы они ни были . Это мое последнее слово.

— Нет. И это мое последнее слово.

Старик внимательно поглядел на Ларису. Она ответила ему таким же цельнометаллическим взглядом.

— Будущее покажет, деточка, — неопределенно сказал Старик. — Будущее покажет…

— Будущее — не кинопроектор, оно не умеет показывать, — холодно сострила Лариса. Она любила оставлять за собой последнее слово.

Мы спим в одной постели

По разные стороны стены.

Б. Гребенщиков

— Привет, Черная Мамба!

— Нарик, сколько можно, а?! Еще раз услышу, как ты зовешь меня Черной Мамбой, — отстрелю тебе…

— Все, что без толку болтается. Я в курсе, Черная Мамба [2] . Что будешь пить?

— Твою кровь, пропойца несчастный.

— Да ну!.. Отравиться наконец решила, а, Мамба? Рекомендую инновационное средство на основе аконита… Почти безболезненно…

— Спасибо, в другой раз. Я отправлюсь к праотцам — а ты будешь устраивать пип-шоу на моей могиле? Не пойдет. Я столько лет мечтаю проводить тебя в колумбарий! Хороший повод, чтоб обновить свое траурное платье.

— Только не это. Я завешаю, чтоб за урной с моим прахом ты шла в траурных джинсах и траурной майке с физиономией Скруджа Мак-Дака. Физиономия тоже должна быть траурной.

— Хорошо, я учту. — Лариса невесело усмехнулась, и это не ускользнуло от внимательного, совсем несхожего с веселыми словами взгляда мужчины, который открыл Ларисе дверь.

— Все так плохо? — спокойно поинтересовался мужчина, сбавляя обороты показной веселости.

Лариса молча кивнула.

— Понятно. Давно я тебя такой не видел, еще с прошлого года.

Лариса, сбросив в прихожей свой замшевый плащ, прошла в гостиную, мимоходом поинтересовавшись:

— А что именно из событий прошлого года ты имеешь в виду?

— Убийство Осинского. Это было чересчур — накачать бедного магната солями бария. Некрасивая смерть.

— Согласна, некрасивая. Но заказчики пожелали, чтобы Осинский умирал медленно, слушая кассету с записями обвинений во всех своих преступлениях против мировой экономики.

— Самое забавное, что он вряд ли что-либо слышал. Я тут просчитал, что превышение разовой токсической дозы на четырнадцать и восемь десятых миллиграмма резко ослабляет деятельность слуховых и зрительных рецепторов. Хотя сознание сохраняется. Да еще мерцание предсердий все осложняет. Я тебя понимаю, Мамба.

— А при чем здесь я? Не я его заказала.

— Но ты его убила.

— Это моя работа. А если ты скажешь об этом Осинском еще хоть слово, я тебе такое мерцание предсердий устрою…

— Извини, понял. Просто хотел тебя развлечь. Ничего более. Может быть, чаю приготовить?

— Пожалуй. Только чашки я самолично перед этим помою. С тебя станется в них какой-нибудь гексахлоран разводить.

— Лариса, обижаешь! Я же не зверь.

— Знаю. Именно поэтому и помою.

— Кстати, ты ко мне прямо с работы ?

— Нет, заехала домой — так, проверить, все ли на месте и не порыскали ли бдительные бабки-соседки под моим придверным ковриком.