На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Раймон Пуанкаре cтр.№ 78

В первых же боях мы были остановлены немцами, которым удалось перебросить одиннадцать мостиков через Изер. Тогда, 27 октября, гений бельгийцев открывает шлюзы, и натиск неприятеля разбивается о силу воды. Фош рассказывает мне все эти подробности с большой скромностью и простотой. Он сообщает мне также про инцидент, происшедший третьего дня и сильно его взволновавший. Вечером 30 октября он вдруг узнал, что неприятель одним ударом разорвал завесу британской кавалерии и завладел Рамска-пеллем и Голлебекем. Фош помчался в полночь к маршалу Френчу и разбудил его. «Есть у вас резервы?» – спрашивает Фош. «Увы, нет», – отвечает Френч. «Я вам пошлю их. Продержитесь, пока они подойдут». – «Я сделаю, что возможно». В два часа утра Фош вернулся в Кассель и отдал приказ о посылке подкреплений для английской армии. Но 1-й британский корпус был почти уничтожен. Маршал Френч собирался же отозвать свою артиллерию и даже перейти в отступление. Фош мчится в Вламертинге и вызывает к себе Френча. «Верьте мне, – говорит он Френчу, – если мы обнаружим свою слабость, мы будем сметены, словно соломинки. Удерживайте, чего бы это ни стоило, ваш 1-й корпус на его позиции. Я брошу в атаку французские войска на правом и левом флангах». Фош схватил с конторки листок бумаги, набросал на нем в четырех строках свой план и протянул записку Френчу. Тот прочитал ее, написал от себя несколько слов, позвал своего офицера-ординарца и сказал ему: «Отнесите этот приказ». Катастрофа была предотвращена*. Правда, немцам еще удалось вчера, 1 ноября, взять Мессин и Витшаэте, но в конце концов неприятель был остановлен. Фош с большой похвалой отзывается о храбрости англичан, но они, по его словам, все еще как бы смешивают войну с крупным спортом и воображают, что на войне можно по своему усмотрению выбирать часы боя и часы отдыха. Между тем неприятель не ждет. Настала пора, когда наши союзники должны отказаться от этой манеры или же получить смену. Сам Китченер при всем своем хладнокровии признается нам, что не без некоторой тревоги думает об участи небольшой английской армии. Фош обещает ему поддержку французских войск, но добавляет: «Пошлите нам как можно скорее дивизии, формируемые вами». «Через восемнадцать месяцев во Франции будет миллион английских солдат», – говорит Китченер. «Восемнадцать месяцев! Лучше пошлите меньше солдат, но скорее!» Но английский министр отвечает, что он должен все предусмотреть. Не исключена возможность попытки высадки немецких войск в Англии, поэтому необходимо оставить некоторые силы в Англии. Кроме того, необходимо обучить новобранцев, прежде чем посылать их во Францию. Китченер говорит, что нашел английское военное министерство совершенно неподготовленным и должен все организовать экспромтом. Одним словом, он снимает во Франции помещения на два года и обещает нам, что английские войска будут прибывать мало-помалу, начиная с настоящего момента и до истечения этого срока. Тем временем те, кто уже на месте, будут всеми силами помогать нам противостоять натиску неприятеля. «Два года, два года, – замечает мне Рибо, – неужели он думает, что война продолжится два года?»

Бельгийский премьер де Броквилль, который предпочитает не уезжать к правительству короля в Гавр, а оставаться рядом с королем и армией, – человек совершенно иного склада, чем Китченер. Это не военный, а штатский человек, элегантный, с загорелым, выразительным лицом, черными глазами, плавной речью и улыбкой на устах, однако у него, как и у Китченера, тоже чувствуются энергия и решимость, большая внутренняя сила, неугасающий внутренний огонь. Мало того, он на вид гораздо менее пессимистичен, чем его британский коллега. Фош, как и я, боится, что Китченер не совсем уверен в долгом терпении французов и считает нас неспособными к начинаниям на долгий срок. Перед обедом и за обедом Фош без устали повторяет Китченеру: «Мы будем держаться, будем держаться до конца». Как мне кажется, английский министр несколько успокоился насчет наших диспозиций. Под наружным спокойствием и – даже можно сказать – безразличием он тоже скрывает непоколебимую волю, не обладая экспансивным энтузиазмом, он будет служить союзным нациям своей упорной энергией.

Я оставляю на обед лорда Китченера, де Броквилля, французских министров, присутствующих генералов и мэра города. Разговор между ними принимает более задушевный характер и продолжается до позднего вечера.

Понедельник, 2 ноября 1914 г.

День мертвых*. Но теперь каждый день – день мертвых. Немцы продолжают свой неистовый натиск в направлении Кеммеля, но им более не удается продвинуться вперед.

Рано утром мы с Мильераном выезжаем из Дюнкирхена по дороге, ведущей в Бельгию. Дороги переполнены тележками, повозками, линейками, перевозящими эмигрантов всех возрастов с их мебелью, гардеробом, бельем, продуктами. Зрелище отчаяния, ужаса и нужды. Повсюду встречаются также солдаты, французские, английские и бельгийские, одни в строю, другие на отдыхе на своих стоянках. Мы переезжаем границу и приезжаем в Аденкирк, где жалко плетутся в грязи сотни военных и штатских. Со своей обычной любезностью король Альберт приехал сюда, чтобы встретить нас на бельгийской территории. Он в походной форме, на его черном гусарском ментике приколота французская военная медаль, другие знаки отличия отсутствуют. Благожелательным, скромным, почти робким тоном он благодарит меня за мое посещение и воздает хвалу нашей армии, особенно же 42-й дивизии, которая послужила прикрытием для левого фланга бельгийцев, и морским частям, которые поддержали их на правом фланге. «Я не скрываю от себя, – скромно заявляет он мне, – что это они дали мне возможность защитить от нашествия неприятеля небольшой уголок бельгийской территории». Я отвечаю ему, что Бельгия в своей лояльности дала в первый момент Франции, захваченной врасплох немецкой агрессией, время концентрировать свою армию и привести себя в состояние обороны. Таковы были первые приветствия, которыми мы от имени наших стран обменялись без пышного церемониала в утопающей в грязи деревушке Фландрии. Король посадил меня в свой автомобиль. Мильеран, Жоффр, Дюпарж и офицеры следуют за нами в других автомобилях. Так поехали мы свежим осенним утром вдоль фламандских дюн к небольшой вилле на песчаном пляже Ла-Панн, где вот уже несколько дней как королева Елизавета устроила свою военную резиденцию. То, что жители прибрежной полосы в Бельгии называют Панн, очевидно, является параболическим углублением почвы, там и сям образующимся в цепи дюн под двойным действием моря и ветра; центр его имеет тенденцию все более отодвигаться к суше, тогда как оба крыла, напротив, вытянуты вперед. В этом скромном убежище бельгийская королевская чета укрывает будущее благородного народа. Я вхожу. Светлый салон, очень простая обстановка. Королева в белом платье встречает меня с бесконечной любезностью. Тонкая и хрупкая, она, казалось бы, должна была быть сломлена разразившейся бурей, но она обладает душой, которую ничто не в состоянии сломить. Она всецело отдалась своему мужу, своим детям, Бельгии. Она живет только для семьи и для своей второй родины. Королева осведомляется у меня о мадам Пуанкаре, о Париже, о Бордо, Франции, с мужественной решимостью говорит мне о войне, и чувствуется, эта решимость бесповоротна и никогда не дрогнет. Юные принцы и принцесса находятся в Англии. Она ежедневно телеграфирует им по кабелю, который – с благодарностью подчеркивает она – охраняется нашими территориальными войсками. На этом морском пляже, залитом радостными лучами солнца, картина королевского несчастья, переносимого с такой стойкостью, имеет одновременно нечто грандиозное и умиляющее. Когда я собирался проститься с королевой, она попросила у меня разрешения сфотографировать короля и меня перед виллой среди дюн. Потом она переслала мне эту фотографию, и я буду хранить ее с благоговением, как воспоминание об этом тяжелом времени. Когда мы приготовились отправиться в Фюрнес, приехали Жоффр и Мильеран. Я представил их королеве. Жоффр в нескольких словах говорит ей о своей вере в победу и о своих надеждах. Я тоже повторяю, что Франция не сложит оружия, пока Бельгия не будет освобождена, и, говоря это, чувствую, что даю торжественную клятву от имени всех своих соотечественников.