На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Раймон Пуанкаре cтр.№ 148

Ваш ответ для этих двух делегатов, господин президент, я передам туркам не в письменном виде, а устно, причем одному из них без свидетелей».

Лоти в качестве дипломата, ведущего переговоры, – все бывает. Уведомленные мною Вивиани и Делькассе полагают, что можно пустить Талаата даже во Францию, если он действительно готов приехать. Мы тотчас же уведомляем Лондон и Петроград, и я даю об этом знать Пьеру Лоти.

Первый вице-председатель военной комиссии сената Будано сообщает мне, что комиссия поручила трем своим членам – Страусу, Лурти и Ле Гериссе – обследовать работу врачебно-санитарной части, но военные власти не допустили их к исполнению своей миссии. Им запретили доступ в Не-ле-Мин и Обиньи. Комиссия очень недовольна и собирается протестовать.

Вивиани лично склонен был бы расширить свой кабинет такими людьми, как Барту и Дени Кошен. Но он боится возбудить аппетиты и вызвать недовольство. «В составе английского министерства произошли перемены, в него входят теперь восемь министров, в том числе глава оппозиции Бонар Лоу, которому поручено министерство колоний. Бальфур заменил Уинстона Черчилля на посту морского министра. Неужели же мы неспособны понимать и осуществлять единение так же разумно, как англичане?

Делегация итальянской колонии обратилась ко мне с очень тепло составленным адресом. Я отвечаю ей в том же духе и выражаю непоколебимое стремление Франции к совместной победе, но, говоря о враге, я в первую очередь имею в виду Германию, а они – Австрию.

Я все еще не имею ответа от итальянского короля, и это молчание начинает удивлять министров.

На ужине были у меня в интимной обстановке Бриан и мой старый товарищ по адвокатуре Мишель Пеллетье. Бриан, так же как я, очень желает, чтобы мы последовали примеру Англии и Вивиани расширил свой кабинет.

Четверг, 27 мая 1915 г.

Новое письмо от Лоти: «Итак, вчера вечером я отправил гонца в Женеву, он будет там сегодня утром. Я убежден, что Талаат согласится приехать при условии – после нашего разговора я счел возможным дать ему это заверение, – что будет соблюдена тайна о нем и что ему всячески будет облегчен переезд через границу и в паспорте не будет указано его настоящее имя. Однако надо решить еще два вопроса. Я хотел бы иметь возможность ответить на них поскорее телеграммой, конечно, условными словами, непонятными для публики. 1) Талаат (который на нашем условном языке называется Полем), конечно, попросит, как одолжения, чтобы свидание состоялось не в Париже, а в любом другом назначенном ему городе Франции, где немцам нелегко было бы открыть его: в Дижоне, Лионе и т. д. Окажем ли мы ему это одолжение? Я был бы очень рад этому. 2) Хотя Джавид (которого мы называем Жаном) не внушает нам доверия, пропустим ли мы его, если Талаат пожелает привести его с собой? На это, хотя это, конечно, не может быть sine qua non, я тоже хотел бы иметь возможность дать немедленно ответ по телеграфу. Стоит ли упоминать, что я всегда готов и рад явиться по первому зову в Елисейский дворец хотя бы для самой короткой беседы. Примите и пр. Пьер Лоти». С согласия Вивиани и Делькассе я поспешил ответить, что Поль может привести с собой Жана и что не обязателен приезд его непременно в Париж. Он должен как можно скорее известить нас о своем отъезде, и правительство по приезде его в Швейцарию распорядится о дальнейшем.

Король Виктор-Эммануил действительно телеграфировал мне во вторник через итальянское посольство, но Титтони нашел его телеграмму сухой и не соответствующей моей, не передал ее мне и посоветовал Риму дополнить ее. Когда я сегодня запросил через Уильяма Мартена, не застрял ли где-нибудь ответ короля, Титтони дал нам это объяснение и вместе с тем послал нам текст задержанной им телеграммы, действительно несколько сухой: «В момент, когда Италия берется за оружие, чтобы освободить итальянские земли от общего неприятеля, я рад послать вашему высокопревосходительству сердечный привет и горячие пожелания победы. Виктор-Эммануил, король».

Пятница, 28 мая 1915 г.

Будано прислал мне составленный Анри Шероном доклад военной комиссии по вопросу о единогласно требуемом ею облегчении контроля. «Будущий историк этой войны, – говорит докладчик, – установит неоспоримый факт, что реформы и усовершенствования, с которыми связано было освобождение страны, проистекали от контроля со стороны парламента. Только с того момента, как стал осуществляться этот контроль, были выявлены неумелость и ошибки управления. Будущим историкам не придется поэтому ломать себе голову над вопросом, как должны функционировать общественные инстанции во время войны. Опыт уже имеется. Свободное функционирование наших учреждений, полное уважение к нашим конституционным законам являются лучшими гарантиями национальной обороны.» Затем Шерон продолжает: «Мы не присваиваем себе функции исполнительной власти, но мы желаем полностью выполнить свою задачу, без колебаний и слабости. Наш контроль не должен ограничиваться проверкой документов и выслушиванием министров. Действителен только контроль над фактами, контроль на местах.»

Понимаемый в таком широком смысле парламентский контроль рискует стать нередко вмешательством в дела правительства. Он может быть полезным или вредным, в зависимости от того, какие люди за него берутся и как они берутся за него. Конституция никоим образом не предусматривает, что сенаторы или депутаты могут присваивать себе функции министров, военных вождей или технических начальников, действующих под ответственностью министров. Надо, стало быть, чтобы комиссии не превращались в комитеты действия и в своем законном стремлении контролировать и стимулировать действия правительства не ослабляли последнее и не создавали анархии.

В секторе Арраса продолжаются бои с переменным успехом: мы то продвигаемся вперед, то отступаем.

Между Германией и Италией прерваны дипломатические отношения, но ни с той ни с другой стороны не последовало объявления войны.

Бриан просил меня принять «дедушку Комба», который теперь в Париже и хочет еще раз высказать мне свою благодарность за мой скромный дар, посланный госпиталю в Пон. Конечно, я ответил, что приму его. Я нашел его очень возмущенным Мильераном. Он желает скорейшего преобразования министерства и не скрывает, что, если в нынешних обстоятельствах обратятся к нему, он не станет уклоняться. У него даже слабость к портфелю министра народного просвещения, не потому, подчеркивает он, что он желает возобновить свою кампанию, а потому, что ему хочется осуществить реформу, которой он очень увлекается и которая не кажется ему несвоевременной, а именно реформу греческого произношения. «Я хотел бы, – говорит он, – чтобы греческие слова произносили по-новому, по-нынешнему, детям было бы тогда гораздо легче усвоить родство греческого языка с латинским. Возьмите, например, слово Baivco – прихожу; почему не произносить его: veno».

Бедный Мишель Пеллетье, который в таком веселом настроении ужинал у нас в среду, умер сегодня от сердечного приступа. Ушел еще один прекрасный друг: Ревейль, Ружон, Адриан, Бернгейм, Пеллетье… Вокруг меня становится все более пусто.

Суббота, 29 мая 1915 г.