Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - читать онлайн книгу. Автор: Шошана Зубофф cтр.№ 37

Конечно, всегда есть легитимные коммерческие причины скрывать местонахождение вашего золотого прииска. В случае Google стратегия сокрытия требовалась для удержания конкурентного преимущества, но были и другие причины, чтобы напускать туман и путать следы. Какой была бы в те дни реакция общественности, если бы она узнала, что магия Google проистекает из его исключительной способности осуществлять надзор за поведением в интернете в одностороннем порядке, а его методы специально разработаны для того, чтобы упразднить индивидуальные права на принятие решений? Политика Google должна была обеспечивать секретность, чтобы защитить операции, которые и были задуманы как незаметные, потому что они отнимали что-то у пользователей и задействовали эти односторонне присвоенные ресурсы для обслуживания интересов других.

То, что Google оказался в силах поддерживать секретность, уже само по себе свидетельствует об успехе его планов. Эта возможность – важнейшая иллюстрация различий между «правом на принятие решений» и «конфиденциальностью». Право на принятие решений дает право выбрать, держать ли что-то в секрете или поделиться этим с другими. Можно выбрать степень конфиденциальности или прозрачности для каждой ситуации. Судья Верховного суда США Уильям О. Дуглас сформулировал эту точку зрения на конфиденциальность в 1967 году: «Конфиденциальность предполагает, что у человека есть возможность раскрыть, показать другим то, во что он верит, о чем думает, чем обладает…» ^[201].

Надзорный капитализм сам претендует на это право принятия решений. Обычно возмущаются нарушением конфиденциальности, но проблема в другом. В более широком социальном контексте конфиденциальность не подрывается, а перераспределяется, так как право на принятие решений в отношении конфиденциальности передается надзорному капиталу. Теперь право решать, как и что они будут раскрывать, принадлежит не самим людям, а надзорному капитализму. Этот необходимый элемент новой логики накопления обнаружил Google: он должен утвердить свое право на получение информации, от которой зависит его успех.

Способность корпорации скрывать этот захват прав зависит не только от технических методов или корпоративной политики секретности, но и от языка. Джордж Оруэлл когда-то заметил, что в политике, войне и бизнесе эвфемизмы используются как инструменты, благодаря которым «ложь выглядит правдой, убийство – достойным делом» ^[202]. Google тщательно камуфлирует всю значимость операций, связанных с поведенческим излишком, с помощью технического жаргона. Два популярных термина – «цифровой выхлоп» и «цифровые крошки» – создают ощущение бесполезных отходов: остатков, которые может забрать себе каждый ^[203]. Зачем засорять выхлопными газами атмосферу, когда их можно переработать в полезные данные? Кому придет в голову назвать такую переработку актом эксплуатации, экспроприации или грабежа? Кто посмеет переопределить «цифровой выхлоп» как добычу сырья или контрабанду или вообразить, что Google научился целенаправленно выманивать этот так называемый выхлоп с помощью своих методов, аппарата и структур данных?

«Таргетирование» – еще один эвфемизм. Это слово ассоциируется с точностью, эффективностью и компетентностью. Кто бы мог подумать, что таргетирование скрывает новое политическое уравнение, в котором концентрация вычислительной мощности Google отбрасывает в сторону право пользователя на принятие решений с такой же легкостью, с какой Кинг-Конг может отбросить муравья, и это происходит за кулисами, где никто ничего не увидит?

Эти эвфемизмы действуют точно так же, как те, что встречаются на самых ранних картах североамериканского континента, где целые регионы были помечены словами «язычники», «неверные», «идолопоклонники», «дикари», «вассалы» и «мятежники». В силу этих эвфемизмов коренные народы – их территории и права – исключались из моральных и правовых уравнений захватчиков, узаконивая акты присвоения и разрушения, которые проложили путь для церкви и монархии.

Целенаправленная работа по сокрытию голых фактов с помощью риторики, умолчаний, усложнения, исключительности, масштаба, несправедливых соглашений, дизайна и эвфемизмов – еще один фактор, который помогает объяснить, почему во время прорыва Google к прибыльности мало кто заметил основополагающие механизмы его успеха и их значение в более широком контексте. В этой картине коммерческий надзор – не просто неудачное совпадение или случайное упущение. Он не был ни необходимой стадией развития информационного капитализма, ни неизбежным продуктом цифровых технологий или интернета. Это специально сконструированный человеческий выбор, беспрецедентная рыночная форма, оригинальный выход из чрезвычайной ситуации и глубинный механизм, с помощью которого по дешевке создается и преобразуется в доход новый класс активов. Надзор – это путь к прибыли, который отодвигает в сторону «мы, народ», забирая наши права на принятие решений без нашего разрешения и даже когда мы говорим «нет». Открытие поведенческого излишка знаменует собой критический поворотный момент не только в биографии Google, но и в истории капитализма.

В годы, прошедшие после первичного размещения его акций в 2004 году, впечатляющий финансовый прорыв Google сначала поразил, а потом загипнотизировал онлайн-мир. Многие годы инвесторы Кремниевой долины повышали свои рискованные ставки в поисках той неуловимой бизнес-модели, которая бы все оправдала. Когда финансовые результаты Google стали достоянием общественности, охота на мифические сокровища была официально закончена ^[204].

Новая логика накопления перекинулась первым делом на Facebook, который был запущен в том же году, когда Google вышел на биржу. Генеральный директор Марк Цукерберг отверг стратегию взимания с пользователей платы за обслуживание, как это делали телефонные компании в предыдущем столетии. «Наша миссия – соединить всех людей в мире. Это не делается с помощью платного сервиса», – настаивал он ^[205]. В мае 2007 года он представил платформу Facebook, открыв социальную сеть для всех, а не только для людей с университетскими электронными адресами. Шесть месяцев спустя, в ноябре, он запустил свой большой рекламный продукт Beacon, который должен был автоматически делиться транзакциями с партнерских сайтов со всеми «друзьями» пользователя. Эти сообщения появлялись, даже если пользователь в данный момент не в Facebook, без его ведома или возможности дать согласие. Вопль возмущения – как со стороны пользователей, так и со стороны некоторых партнеров Facebook, таких как Coca-Cola, – заставил Цукерберга быстро отступить. К декабрю Beacon стал программой, требующей явного согласия для участия. Двадцатитрехлетний генеральный директор понимал потенциал надзорного капитализма, но еще не достиг мастерства Google в сокрытии своих действий и намерений.