— Не прибедняйся. Это ты талантлив: и на гитаре играешь, и альпинизмом занимаешься, баскетболом, авиамоделизмом.
— Это потому что дома из-за отчимов не сиделось, вот и осваивал смежные дисциплины, — засмеялся Стас. — Так каким будет твой положительный ответ?
— Я согласна, тем более что пообещали общежитие. Съезжу домой, поговорю с папой, соберу справки, другие документы и вернусь. Все равно я там никому не нужна. А ты меня дождешься? Не заведешь роман за это время?
— Нет. Обещаю. Не заведу роман и не женюсь. Если только на тебе. Ну что, в отель? А то холодно, так хочется под одеялко.
— Врунишка. С утра уже такая духота, — я вытерла со лба выступивший пот, будто не понимая его намека немедленно заняться в номере чем-то более интересным, чем просто поцелуи, и сменила тему. — Чтобы такое: практичное и памятное — купить в подарок молодым? Завтра у папы свадьба.
— Купи им пуд соли. И практично, и память до конца жизни. Инесса оценит.
И снова мы весь день провели в отеле, не отпуская друг друга ни на минуту. О чем мы только не разговаривали: вспоминали прошлое, строили планы, размышляли о жизни. Кажется, я только тогда задышала полной грудью, когда оказалась рядом со Стасом. Как легко мы общались, как много разговаривали! И шутили друг над другом, но все это выглядело естественно и не обидно. Нам было уютно вдвоем, тепло и радостно. Совсем не хотелось, чтобы кто-то еще вторгся в наше пространство. Утром, уходя на суточное дежурство, Стас поцеловал меня и сказал, что обещает приехать в аэропорт. Правдами и неправдами отпросится у начальства, в крайнем случае, угонит машину реанимации, но пред вылетом все же успеет помахать мне ручкой.
***
В пятницу утром позвонила очень раздраженная Саша и предложила встретиться. «В самом деле, — ругала я себя, — ведь это Мошкина пригласила в гости еще осенью. Это она хотела увидеть меня и показать красоту удивительного, необыкновенного города. А я почти все время провела или на экскурсиях, или с Кутусовым, совсем забыв о Саше. Но у меня есть одно оправдание: я влюблена, а влюбленные всегда эгоисты. Нет, все равно надо извиниться».
Саша стояла возле отеля и жадно жевала шаверму, вот интересно: везде шаурма и только в Питере — шаверма.
— Что же ты не поела дома? Так спешила, что перекусить не успела? — заботливо поинтересовалась я.
Подруга на мои невинные вопросы отреагировала весьма агрессивно.
— Да, бежала на встречу с любимой подругой, боялась, что уедет, не простившись. Какая ты все же непостоянная. То говорила, что соскучилась и хочешь увидеться, то избегаешь встреч, — обличала меня Саша.
Я внимательно посмотрела на нее: да, я виновата, признаю, но и при условии отсутствия в городе Кутусова, мы бы тоже не виделись два дня: предстояла поездка в Кронштадт, на которую я не поехала из-за Стаса. И вообще, что это за тон? Почему она так злобно, даже с какой-то ненавистью со мной разговаривает? Нет уж, оправдываться не стану и извиняться тоже. Нервно хохотнув, я пожала плечами:
— Я всегда была непостоянной: то сводила с ума, то сходила с ума.
— Вот-вот, все это в твоих правилах.
— Прости, но моя жизнь — мои правила. Не нравятся мои правила — не лезь в мою жизнь.
— Я бы и не лезла, если бы моя жизнь не была настолько переплетена с твоей.
Она вдруг побледнела и, судорожно сглотнув, зажала рот рукой. Вот не надо покупать этот уличный стрихнин. Нет, чтобы самой испечь обычные пироги или пышки, она же ест эту гадость.
— Саша, что происходит? И в чем зависимость? — спокойно поинтересовалась я. Подруга молчала. — Чувствую, назревает серьезный разговор. Прогуляемся до парка?
Глава 15
Сидя на густой шелковистой траве, в которой увязли мои кроссовки, мы некоторое время молчали, а потом Мошкину будто прорвало. Она говорила, говорила и говорила. Суть ее высказывания сводилась к следующему: она беременна, узнала об этом два дня назад. Увы и ах! Отец будущего ребенка — та-там! — Кутусов! Я ее не перебивала, не задавала никаких вопросов. После этого известия все уже было неважно.
«Ой, дура-а-а-а. Наивнаая-я-я Сейчас, наверное, взять бы и воспарить над землей, раствориться вон в той тучке, что проплывает надо мной одинокой белой, пушистой жар-птицей, просто отплакать и отстрадать, пролить слезы дождем, да и тут же обо всем забыть», — думала я, глядя в бездонную высь петербургского неба.
— Вот я и говорю: с детства любила Стаса. А тут ты пришла в гимназию, и он с моих хорошеньких глазок перекинулся на тебя: желчную, ершистую. Что в тебе нашел? Я так и не поняла, — задала риторический вопрос подруга.
Я по-прежнему молчала.
— В роли будущего мужа мне всегда виделся только Стас. С ним я мечтала воспитывать наших будущих талантливых детей, с ним я хотела учиться и работать, жаль по баллам не прошла в вуз. Из-за тебя планы остались лишь детскими бумажными корабликами, — вздохнув, метафорично подвела черту под воспоминаниями о детских годах Саша. И я вновь вспомнила наш разговор с Мошкиной осенью по скайпу. Так вот о каком перспективном будущем муже она говорила. — А помнишь, те фотографии, где вы запечатлены в двусмысленной позе? Их сделала я, но не Квашняк с Бобринской, как подумалось тебе. Спросишь зачем? Отвечу. Чтобы поссорить вас. Ради элементарного стёба.
Какая Сашка все же глупая и смешная. Она, наверное, надеялась, что мы, испугавшись общественного мнения, перестанем общаться даже в шутливо-ироничной форме? Кто бы над нами мог посмеяться? Кто бы мог осудить нас? Может, у кого-то выросли лишние зубы, как у акулы, в три ряда? Или она решила, что я снова рассержусь на Кутусова за тот его поступок, и, как осенью, начну обвинять во всех смертных грехах?
Непонятно одно: зачем она звала меня в Санкт-Петербург? Не думала, что мы с Кутусовым встретимся? Возможно. Вдруг вспомнилось, как Мошкина настойчиво интересовалась, не возобновила ли я отношения со Стасом? И получив карт-бланш, немедленно этим воспользовалась. Теперь многое в ее поведении прояснилось.
— Комендантшу в общежитии на вас натравила тоже я, — с гордостью проговорила Мошкина. — Сказала, что видела, как парень с девушкой залезли на балкон и зашли в чужую комнату, наверное, грабители. Ха, испортила я вам аудиенцию? — Сашка, не услышав ответа на вопрос, продолжила свою обличительную речь: — Как только ты показалась в Питере, Кутусов попросил меня все забыть и не говорить тебе о наших отношениях. Но я тут подумала, а почему должна молчать? Из лебединой верности к нему? Знаешь, Стаська, я тебя очень любила как подругу до тех пор, пока ты не перешла красную линию. Теперь Кутусов мой, я буду бороться за него всеми доступными способами. Буду бороться не просто за любимого человека, а за отца своего будущего ребенка.
Ох, как же не хотелось снова разочаровываться в Стасе. Ну не может бомба два раза упасть в одно и то же место. Мне очень хотелось верить в его честность, даже не так: я верила в его порядочность и любовь ко мне. Хотя порядочность — это сейчас настолько устаревшее слово, анахронизм просто.