– Мюнхгаузен, что ли?
– Именно. Жанр! – заметила мать.
Плюмбум зевнул громко, мог себе позволить дома.
– Вы про жанр, я про жизнь.
– То есть?
– Как на самом деле было.
– И как же было? Значит, поймали?
– Поймали, потому что должны были поймать. Это только начало. А финал в баре. Там я выявил рецидивиста.
– С рецидивистом пришлось повозиться?
– Я повозился с его подругой. То есть подержался. Не мог отказать себе в удовольствии.
– Фу! – сказала мать.
Отец засмеялся:
– Не скажется на завтрашней контрольной?
Плюмбум задрал рукав, показал опухший локоть.
– Что это? – ахнула мать.
– Оперативник навалился.
– Гм. Правда? – Отец задумался, глядя на внушительный синяк.
– Я всегда говорю правду, – сказал Плюмбум.
Родители озадаченно молчали, созерцая локоть-доказательство. Потом отец рассмеялся, погрозил пальцем:
– Опять мистификация! Ты что мистифицируешь?
– Войдет в привычку, Руська, – предупредила мать.
Плюмбум локоть, однако, не убирал. Неумолимо демонстрировал.
Отец вдруг поскучнел, зевнул, правда, прикрылся ладонью воспитанно.
– На лыжах упал. В воскресенье. Вопрос снят.
– Нет, – сказал Плюмбум.
– С горки вперед носом! Забыл? Вот мать свидетель.
– Я свидетель! – Мать была тут как тут. – Летел ты, Руська, вверх тормашками!..
На перемене он был конем, скакал с седоком на спине по школьному коридору.
– Голос, Гюльсары! – командовал верзила с лицом ребенка.
– И-го-го! – отзывался Плюмбум.
– До слез твое ржание, соскучился! Где пропадаешь?
– Задают нам много, зубрежка…
– Эх, лошади пошли образованные!
В лихой кавалерийской схватке сошлись два класса, все кончилось детской кучей-малой.
В классе он сидел за партой с девочкой, бледненькой, неприметной, похожей на отличницу. Но девочка отличницей не была, наоборот, она привыкла у Плюмбума списывать.
Вот и сейчас, во время контрольной, выполнив уже задание, он сидел, равнодушно отвернувшись к окну, а соседка, не поворачивая головы, привычно скашивала глаза в его тетрадь.
Пожалуй, он был демонстративно равнодушен. Учитель сказал:
– Не скучайте, Чутко. Тетрадь на стол – и свободны.
Плюмбум отдал учителю тетрадь. Тот раскрыл, посмотрел.
– Даже так? Оба варианта? Аплодирую.
– Тянем, тянем на медаль, стараемся, – сказал Плюмбум.
– Заметно. А общественные нагрузки?
– Ну, красный следопыт. Стенгазета. Два кружка. Умножаем знания.
– Поделились бы с соседкой. Она себе зрение испортит.
– Это свершившийся факт, – проворчал Плюмбум.
Девочка догнала его на улице. Он радости не выказал.
– Что, Орехова, что?
– У тебя новая нагрузка, я слышала.
– Это какая же?
– Будешь делиться со мною знаниями. А то я совсем окосею!
– Ладно, ладно.
Она взяла его под руку:
– Нагрузки для тебя святое. Бедный! Встречаться хочешь не хочешь лишний раз. Приходить меня подтягивать…
– Хорошо хоть, не натягивать.
– Ну-ну.
– Может, перестанешь наконец за мной шпионить? – пробурчал Плюмбум.
– Я не шпионю!
– А кто целый месяц по пятам, интересно?
– Ты от меня бегаешь, поэтому так кажется.
– А трубки кто бросает? – не мог успокоиться Плюмбум.
Он свернул в переулок, остановился.
– А сейчас? Соня!
– Что – сейчас? Нам просто пока по пути.
– Нет!
Плюмбум побежал от Сони по переулку, нырнул в подъезд, который, конечно, был проходным, потом выскочил на площадь и вдруг замер на переходе посреди проезжей части… У светофора, в нескольких от него метрах, дожидаясь сигнала, стоял среди других машин видавший виды зеленый “москвич”!
Плюмбум подошел, распахнул дверцу водителя.
– Я вам Ткача отдал, а вы из меня клоуна!
– С ума сошел, парень! – Лопатов пытался захлопнуть дверцу, но Плюмбум не отпускал, держал крепко.
– Не узнаёшь! Короткая память, – усмехнулся он.
– А, это ты.
– Кто же еще. Ваш человек в Гаване!
Сзади дружно сигналили, образовалась пробка, но Плюмбум всем телом навалился на дверцу. Он кричал сквозь гудки:
– Сделал дело – гуляй смело, что ли?
– Гуляй, гуляй! – прокричал Лопатов, теряя терпение.
– Ага! На все четыре стороны! – не унимался Плюмбум. Он все кричал, но слов уже было не разобрать среди сигналов. К перекрестку спешил милиционер.
Лопатов сделал знак – в машину, садись в машину!
Плюмбум сел, они поехали.
– Чего концерт устраиваешь? – пробурчал Лопатов.
– Болезненно реагирую на вашу неблагодарность.
– Что? Нам нервные не нужны.
– А какие нужны?
– Скромные! – произнес назидательно Лопатов. – Сделал на копейку и благодарность вымаливаешь. На всю площадь орешь.
– Делай и помалкивай, – сказал Плюмбум. – И обиду проглоти.
Лопатов продолжал ворчать:
– Ты видел, сколько нас было. Машина не резиновая.
– Так вы меня берете в ряды? Или еще надо выявить?
– Кого? Ты о чем? Кого выявить?
– Ну, может, еще нужны заслуги.
– Чего ты вдруг прилепился, я не пойму? – проговорил Лопатов. – Какая такая у тебя цель?
– Я бы сказал.
– Вот и скажи. “В ряды”, “в ряды”!..
Плюмбум потерял интерес к разговору.
– Чего говорить. Ты все равно не решаешь.
– А кто же решает? – удивился Лопатов. – Я второй человек в батальоне. Ну, третий!
Подъехали к стадиону. Плюмбум вылез вслед за водителем. Лопатов извлек из багажника спортивную сумку.
– Тренировка?
– Да, разомнемся, – сказал Лопатов. – Так кто ж решает, по-твоему? – повторил он свой вопрос. – Кто ж решает, если решаю я?
– Решает мозг, – сказал Плюмбум. – А ты исполнитель. Ты водитель-энтузиаст. И грубая сила по совместительству. Это комплимент!