Нежелательный свидетель все глаза таращил сам не свой, попал как кур в ощип.
– Уже!
– Варежку! Ты только попробуй!
Инструктор выдохнул:
– Партбилет положу!
И тут начальник знак ему сделал: за мной! Кабыш, не веря, следом бросился. Никто не понял ничего, а они уже из бункера выскочили.
* * *
Не зря начальник инструктора за собой – поводырем он его.
– Давай на четвертый этот, где он хоть есть у вас тут, такой-сякой? Показывай! Давай!
В “Волгу” за ними еще из свиты протиснулись, кто догнал. Поехали в полутьме по территории. Начальник впереди с водителем сидел.
– Горелик, у тебя шкала там какая?
Прибор у дозиметриста наготове был.
– На Хиросиму хватит.
– Давай. Паникеры никак не смерят!
Кабыш в роль вошел:
– Налево. Еще разок. И еще. Так. Направо теперь. И всё, прямо пошел, не ошибешься!
– До упора! – не колебался начальник.
Контуры строений с трубой обгорелой из ночи выдвигались. Огня не было, в недрах глубоко все громче реактор бухал, дым черный выбрасывал.
Начальник оценил:
– Ух, сердится старик! На нас, Горелик?
– Да пацан он, парубок. Семьдесят пятый год запуска! – отвечал в тон ему дозиметрист.
– Ах ты, шкода какая! Вот ремня!
– В отца весь!
– Это кто ж у него?
– Конструктор Доллежаль!
Запищал прибор, среагировал. Начальник не слышал будто, стал еще дозиметриста дразнить, мало было:
– Да нет, Горелик! Всё ты!
– Чего это?
– А Горелик!
Дозиметрист серьезным стал:
– Триста! Триста с хвостом! Четыреста рентген, вы чего!
– Не ври, Горелик! – смеялся все начальник.
– Электроника!
– Вот тем более!
Горелик закричал:
– Графит вон на земле! Крышка! Реактору крышка! Всё! Назад! Пятьсот! Да вы чего, куда!
Впереди завал был, конструкции покореженные, обломки бетона в полумгле… и от графита и впрямь черно!
Ослеп начальник, оглох.
– До упора!
– Шестьсот!
Дозиметрист прибор бросил, водителя сзади душил:
– Куда! Назад! Крышка нам! Всё!
Водитель растерялся, что делать, не знал слушать кого. В лихорадке передачу все не туда втыкал. И когда заглохли, завести уже мотор не мог – напротив завала как раз встал, подгадал.
Начальник пожурил его:
– А на свечи не жидись, сколько раз я тебе!
И водитель в ответ огрызнулся еще, успел:
– Сколько! Да я их только вот! Чехи эти всё фуфло суют!
И тут в голос начальник закричал. И всех скорей наружу тело толстое вывалил, побежал. Сразу ужас его, наотмашь. На ходу быстроногого инструктора прихватил, ловок стал вдруг, проворен. И умело им от реактора прикрывался, от лучей невидимых, пригодился Кабыш.
Пятились и в грязь упали, в лужу, что пожарные налили. И отпрыгнул подальше инструктор, но уцепился толстяк опять, ванькой-встанькой вскочил, тут как тут. И обнял снова, не пускал и все к реактору коварно разворачивал, хватка мертвая оказалась.
– Я Маловичко, второй секретарь обкома!
– Знаю!
И заорал уже в объятиях Кабыш как резаный, без надежды. Из сил последних рвался, ношу непосильную стряхивая, и толстяк в отчаянии ему в руку зубами впился.
Ударил инструктор Маловичко в лицо, рефлекс опять сработал, другой. И, чуть не с зубами руку выдрав, побежал от начальства прочь. Быстрей еще, чем вслед.
А водитель все у “Волги” своей столбом стоял, голова кругом шла. Машина – вот она, четыре колеса, а смерть где?
* * *
Мчался Кабыш, реактор в спину стрелял. И зигзагами инструктор, перебежками, за преграды прячась. А на открытом пространстве и вовсе от лучей в три погибели он, а то и по земле червем, а как еще?
В машзал только нырнул и обратно сразу как ошпаренный. И впрямь там кипяток с потолка вдруг на голову, и по всему коридору обломки, стекло битое, черт ногу сломит, и дым, дым… да не жизнь тут спасать, прощаться самый раз!
А еще человек такой же к проходной по территории рвался, Кабыш в полутьме разглядел. Так вместе парочкой в ворота за пределы и вылетели. И засмеялся секретарь, когда инструктор его на шоссе настиг:
– Коммунисты, вперед! Что, нет, Валерка?
И только хода еще прибавил, скорость переключил.
– Кабыш, чего такое вообще происходит, я уже без понятия!
Бежали. Друг за дружкой еле поспевали. Закричал секретарь:
– А я ж там был наверху. На самом-самом. На блоке спецхимии аж! Маловичко погнал, так, нет? И я, Валерка… я в реактор с высоты заглянул, ну, в пасть ему разбитую! Атому, считай, в душу!
Выдохлись, всё. Шагом пошли. Но шоссе вильнуло, и Кабыш за спутника прятаться стал на манер Маловичко, не стеснялся. Это реактор напрямую опять простреливал, в чем все дело.
Не замечал секретарь, волновался все сильней.
– Хана реактору, как дважды два. Но меня ведь потянуло, Кабыш, что интересно… ну, в пасть ему прыгнуть, веришь, нет? Так вот раз – и солдатиком! Вдруг прямо очень!
Еще дорога повернула, и инструктор в безопасности метаться перестал. Мимо пруда-охладителя они опять, мимо канала с берегами мощеными, и рассвет в воде уже блестел.
И секретарь с верхотуры своей адской спустился, вперед посмотрел, в жизнь.
– Делаем чего? Это рвать из города надо, Валерка, чем быстрей. Сейчас вот прямо без остановки!
Но мысли другие уже азартно страх теснили, подмигивать вдруг он стал заговорщицки:
– Это получается, и Маловичко хана, так? Так или нет? Валерка, а кто атом в обкоме курировал, кто? Вот! И всё, пошла теперь чехарда? И вошки запрыгали, мы! Ну, эти туда-сюда перемещения, сверху вниз и в обратную, главное, сторону, сечешь? Ты сечешь?
Что-то он еще прикидывал про себя дальновидно – и прикинул, явно духом совсем воспряв:
– Нет, Кабыш, не сдаемся! Утром ко мне! Заметано! – И удивился, увидел вдруг: – Так утро уже, елки!
И свет все приходил с началом дня, только лицо Сергея Петровича не розовело никак, темным оставалось. Мощный был загар, до смуглоты, и с отливом даже бурым, ядерный.
– Чего, Валерка? – выдохнул секретарь, потому что отпрянул от него Кабыш, бездна сразу пролегла.
И стоял Сергей Петрович негром среди дня, губы всё шевелились.