Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 19

Если я осмелюсь, со всею моей верноподданническою преданностью, ради которой я готов жертвовать всем на свете и даже моей жизнью, высказать мое ничтожное мнение, то я доложу, что нейтралитет, который ваше королевское величество соблюдали до сих пор, не может долее существовать, не повредив интересам вашего королевского величества; так как царь снова отступает от границ вашего королевского величества, то король шведский с родины двинется и заслонит вас. Кроме затаенной злобы, ваше королевское величество никакой выгоды от царя ждать не можете, и ваше королевское величество имели бы самый законный повод к нарушению нейтралитета как в оскорблении, мне нанесенном (что выражает полное презрение к вашему королевскому величеству), так и в том, что обещания вознаградить ваших ограбленных подданных не исполняются. Я даже убежден, что не подвергся бы вчерашнему со мной обращению царя, он мог еще прежде в Москве так поступить со мной, если бы он не таил против меня злобного негодования вследствие последней моей с ним беседы. Легко может быть, что случившееся со мной происшествие преднамеренно было отложено до отступления царя от границы. Как будет царь обращаться со мной впоследствии времени и будет ли он стараться загладить свою гнусную вину, не знаю, ибо первым моим движением по возвращении домой было составить всеподданнейшее обо всем донесение вашему королевскому величеству и безотлагательно переслать письма через курьера в Варшаву.

С болезненным нетерпением и с полнейшею покорностью буду ожидать всемилостивейшего высочайшего повеления. Препоручая себя благоволению и милости вашего королевского величества, пребываю со всеподданнейшей преданностью и непоколебимой верностью до конца жизни своей, вседержавнейшего, и проч. и проч. Георг Иоганн фон Кейзерлинг».

Потребовалось еще четыре длинных письма и три года ожидания, прежде чем эта история пришла к благополучному завершению. Описанные побои посла вызвали дипломатический скандал. Растерянные дипломаты писали в Пруссию: «Один Бог может постичь существование такого народа, где не уважается ни величие коронованных лиц, ни международное право и где с иностранными сановниками обращаются, как с своими рабами». Посол вызвал Меншикова на дуэль. В дело вмешался прусский король Фридрих I. Чтобы погасить скандал, виноватыми объявили гвардейцев, стоявших в тот день в карауле и спустивших Кейзерлинга с лестницы, и приговорили их к казни. Тут представился случай Кейзерлингу проявить свое милосердие и нравственное превосходство над обидчиками. Он писал: «Вчера, в 10-ть ч. утра, целый эскадрон лейб-гвардейцев провел этих двух преступников, в оковах и цепях, мимо здешнего дворца вашего королевского величества, по главнейшим улицам предместий и города, до большой площади Краковского предместья перед так называемом Казимирским дворцом, где имеют свое помещение его царское величество и князь Меншиков. Приговор был уже почти исполнен, (московский) русский поп уже дал преступникам свое наставление к принятию смерти, уже благословил их распятием, уже даны были им свечи в руки, глаза были повязаны и уже командир, майор Иоанн Котлер, скомандовал к прикладу, как тут находившийся уже секретарь вашего королевского величества, Лельгеффель, объявил помилование, привезенное генерал-адъютантом князя Меншикова, фон Брукенталем, и обнародованное впоследствии от высочайшего имени вашего королевского величества, и снова весь эскадрон привел преступников ко мне, во дворец вашего королевского величества, куда прибыли в то же время королевский датский посланник Грунд и разные другие офицеры, приглашенные мною к обеду; тут виновные на дворцовой площади пали ниц и со смирением благодарили за милостиво дарованную им вашим королевским величеством жизнь. Потом, по моему требованию, они были освобождены от цепей и, по обычаю, угощены мною водкой, которую выпили во здравие вашего королевского величества и его царского величества, командующие же офицеры приглашены были мною к обеду. Я всеподданнейше остаюсь в уповании на высочайшее благоволение вашего королевского величества по поводу полученного мною, вследствие высочайшего вашего желания, такого блестящего удовлетворения и совершенного прекращения недоразумений и неприятностей, происшедших единственно от излишней выпивки, в чем погрешили в тот день даже сами лейб-гвардейцы».

Дело против семьи Монс прекратили в 1707 году, а в 1710-м Кейзерлинг получил разрешение на брак с Анной Монс. Свадьба состоялась 18 июня 1711 года в Немецкой слободе.

А через полгода, 11 декабря (по другим сведениям — 5 сентября), Кейзерлинг скончался по дороге в Берлин. Потом целых три года Анна судилась за курляндское имение мужа и собственные вещи, находившиеся при нем (в том числе «алмазный портрет» Петра I), со старшим братом покойного — ландмаршалом Прусского двора. В марте 1714 года тяжба завершилась в пользу Анны. К этому времени она обручилась с пленным капитаном шведской армии, проживавшим в Немецкой слободе, Карлом фон Миллером.

Но выйти за него замуж она так и не успела. 15 августа 1714 года Анна скончалась от чахотки, похоронена на евангелическо-лютеранском кладбище. Судьба ее сына и дочери (от брака с Кейзерлингом) неизвестна.

Покровительство Анны не пошло впрок и ее брату и сестре. О судьбе несчастного Виллима мы уже знаем. Старшая сестра Модеста, которую при Дворе называли Матреной, была одно время близкой подругой и фрейлиной Марты Скавронской. По делу брата Модесту приговорили к публичному наказанию кнутом на Сенатской площади, после чего направили по этапу в Тобольск, в ссылку, а ее сыновей — на службу в Персию. Но после смерти Петра Екатерина, ставшая императрицей, вернула подругу и ее сыновей. Модеста вскоре умерла, а дочь Наталья, ставшая придворной дамой Елизаветы Петровны, повторила судьбу матери — была прилюдно выпорота и сослана в Сибирь за то, что распространяла слухи, будто отец Елизаветы — ее дядюшка Виллим.

* * *

Впрочем, Анне Монс еще повезло. Другая женщина, осмелившаяся изменить монарху, поплатилась за это головой. В самом что ни на есть буквальном смысле слова.

Страстный поклонник Петра, сын обедневшего курского купца Иван Иванович Голиков, в своей книге «Анекдоты о Петре Великом» рассказывает: «Денщик его величества Иван Михайлович Орлов, узнавши об одном тайном по вечерам сходбище, и о составляющих оное людях, подал о сих ввечеру же монарху записку. Великий государь, прочтя оную, положил в карман сюртука своего; но как карман на то время подпоролся, бумага ошибкою попала между сукном и подкладкою.

Сюртук сей монарх, ложась спать, обыкновенно приказывал класть или под подушку свою, или на стул у кровати. Когда же его величество започивал, а господин Орлов, окончивши денванье свое, прогулял с приятелями всю ночь, монарх, проснувшись, захотел записку ту рассмотреть тотчас, но, не найдя оной в кармане, заключил, что она украдена и крайне прогневался. Он приказал позвать к себе Орлова, который раздевал его, но его не нашли. Он велел его сыскать скорее, но как не могли долго его отыскать, то от сего гнев его паче еще увеличиться был должен. Наконец Орлов был сыскан и, узнавши, что монарх чрезмерно на него гневается, не ведая же к тому причины, заключил, что, конечно, узнал государь о любовной его связи с камер-фрейлиной Гамильтон, любимицей ея величества. В таковых мыслях вошедши и, увидя монарха весьма гневным, упал к ногам его, вопя: „Виноват, государь! Люблю Марьюшку!“ (так называлась фрейлина оная). Государь из сего узнав, что в похищении бумаг он невиновен, особливо же когда в то же самое время дневальный денщик Поспелов сыскав оную в сюртуке, принес к монарху, сказав, где он ее нашел.