– Максим, ты где?
– В земле! – глухо отозвалась пень-голова.
Никита обернулся, чтобы бежать к матери в поле, но упал. Он занемог от страха: ноги его стали теперь как чужие и не слушались его. Тогда он пополз на животе, словно был еще маленький и не мог ходить.
– Дедушка! – прошептал Никита и посмотрел на доброе солнце на небе.
Облако застило свет, и солнце теперь не было видно.
– Дедушка, иди опять к нам жить.
Дедушка-солнце показался из-за облака, будто дед сразу отвел от своего лица темную тень, чтобы видеть своего ослабевшего внука, ползшего по земле. Дед теперь смотрел на него; Никита подумал, что дед видит его, поднялся на ноги и побежал к матери.
Он бежал долго. Он пробежал по пыльной пустой дороге всю деревенскую улицу, потом уморился и сел в тени овина на околице.
Никита сел не надолго, он нечаянно опустил голову к земле, уснул и очнулся лишь навечер. Новый пастух гнал колхозное стадо. Никита пошел было далее в поле к матери, однако пастух сказал ему, что уже время позднее, и мать Никиты давно ушла с поля ко двору.
Дома Никита увидел мать. Она сидела за столом и смотрела, не отводя глаз, на старого солдата, который ел хлеб и пил молоко.
Солдат поглядел на Никиту, потом поднялся с лавки и взял его к себе на руки. От солдата пахло теплом, чем-то добрым и смирным, хлебом и землей. Никита оробел и молчал.
– Здравствуй, Никита, – сказал солдат. – Ты уж давно позабыл меня, ты грудной еще был, когда я поцеловал тебя и ушел на войну. А я-то помню тебя, умирал и помнил.
– Это твой отец домой пришел, Никитушка, – сказала мать и утерла передником слезы с лица.
Никита осмотрел отца – лицо его, руки, медаль на груди и потрогал ясные пуговицы на его рубашке.
– А ты опять не уйдешь от нас?
– Нет, – произнес отец. – Теперь уж век буду с тобой вековать. Врага-неприятеля мы погубили, пора о тебе с матерью думать…
Наутро Никита вышел во двор и сказал вслух всем, кто жил во дворе, – и лопухам, и сараю, и кольям в плетне, и пню-голове в огороде, и дедушкиной бане:
– К нам отец пришел. Он век будет с нами вековать.
Во дворе все молчали; видно, всем стало боязно отца-солдата, и под землей было тихо, никто не карябался оттуда наружу, на свет.
– Иди ко мне, Никита. Ты с кем там разговариваешь?
Отец был в сарае. Он осматривал и пробовал руками топоры, лопаты, пилу, рубанок, тиски, верстак и разные железки, что были в хозяйстве.
Отделавшись, отец взял Никиту за руку и пошел с ним по двору, оглядывая – где, что и как стояло, что было цело, а что погнило, что было нужно и что нет.
Никита так же, как вчера, смотрел в лицо каждому существу во дворе, но нынче он ни в одном не увидел тайного человека; ни в ком не было ни глаз, ни носа, ни рта, ни злой жизни. Колья в плетнях были иссохшими толстыми палками, слепыми и мертвыми, а дедушкина баня была сопревшим домиком, уходящим от старости лет в землю. Никита даже не пожалел сейчас дедушкину баню, что она умирает и больше ее не будет.
Отец сходил в сарай за топором и стал колоть на дрова ветхий пень на огороде. Пень сразу начал раздавливаться, он сотлел насквозь, и его сухой прах дымом поднялся из-под отцовского топора.
Когда пня-головы не стало, Никита сказал отцу:
– А тебя не было, он слова говорил, он был живой. Под землей у него пузо и ноги есть.
Отец повел сына домой в избу.
– Нет, он давно умер, – сказал отец. – Это ты хочешь всех сделать живыми, у тебя сердце доброе. Для тебя, поди, и камень живой и на луне покойная бабушка снова живет.
– А на солнце дедушка! – сказал Никита.
Днем отец стругал доски в сарае, чтобы перестелить заново пол в избе, а Никите он тоже дал работу – выпрямлять молотком кривые гвозди.
Никита с охотой, как большой, начал работать молотком. Когда он выпрямил первый гвоздь, он увидел в нем маленького доброго человечка, улыбавшегося ему из-под своей железной шапки. Он показал его отцу и сказал ему:
– А отчего другие злые были – и лопух был злой, и пень-голова, и водяные люди, а этот – добрый человек?
Отец погладил светлые волосы сына и ответил ему:
– Тех ты выдумал, Никита, их нету, они непрочные, оттого они и злые. А этого гвоздя-человечка ты сам трудом сработал, он и добрый.
Никита задумался.
– Давай все трудом работать, и все живые будут.
– Давай, сынок, – согласился отец. – Давай, добрый Кит.
Отец, вспоминая Никиту на войне, всегда называл его про себя «добрый Кит». Отец верил, что сын родился у него добрый и останется таким на весь свой долгий век.
1945
ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО
Жила в деревне крестьянка. При ней жил сын ее Семен, неженатый еще. Жили они бедно: спали на соломе, одежонка на них старая, латаная и в рот им положить нечего. Жили они давно; тогда земли у крестьян было мало, а что и была, так неродящая была земля: что и посеет крестьянин, то вымерзнет, а не вымерзнет, так от засухи посохнет, а не посохнет, так вымокнет, а не вымокнет, так саранча пожрет.
Получал Семен в городе пенсию за отца – копейку в месяц.
Вот идет Семен однажды с деньгами, с копейкой и видит: один человек надел собаке веревку на шею и удавливает ее. А собака-то всего маленькая, беленькая, щенок.
Семен к тому человеку:
– Ты пошто щенка мучишь?
А тот ему:
– А какое тебе дело? Хошь убью, хошь нет – не твое дело.
– А ты продай мне его за копейку!
– Бери!
Отдал Семен последнюю копейку, взял щенка на руки и пошел домой.
– Нет у меня коровы, нету лошади, зато щенок есть.
Принес он щенка домой, а мать бранится:
– Глупый ты у меня! Нам самим есть нечего, а он собак покупает!
– Ничего, мама, – отвечает ей сын, – и щенок скотина, не мычит, так брешет.
Через месяц Семен снова пошел в город за пенсией. Вышла копейка прибавки, получил он две копейки.
Идет он домой, а на дороге тот же человек кошку мучает.
Подбежал Семен к нему:
– Пошто ты живую тварь уродуешь?
– А тебе-то что? Чай, кошка-то моя!
– Продай ее мне!
– Купи, да кошка-то, гляди, дороже собаки.
Сторговались за две копейки.
Понес Семен кошку домой. Мать пуще прежнего забранилась на сына – и в тот день до вечера бранилась и на другой день с утра начала браниться.