Бумажный змей. Рассказы и сказки - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Пермяк cтр.№ 27

А Тиша мало на кого глядит, к столбу подворачивает.

– Ну, гвоздь, теперь у тебя – хомут, у хомута – конь. Золотей!

А гвоздь как был, так и есть. Тут Тихон хоть и тихим был, а накинулся на гвоздь:

– Ты что, ржавая твоя шляпка, надо мной издеваешься!

А на ту пору у столба кузнец случился:

– Ну что тебе, Тихон, бессловесный гвоздь сказать может? Не золотеет – значит, ещё чего-то просит.

– А чего?

– Мыслимое ли дело, чтобы столб, гвоздь, хомут да конь под дождём мокли!

Стал Тиша столб крышей покрывать. Покрыл, а гвоздь не золотеет.

«Видно, мало ему одной крыши», – решил про себя Тиша и принялся стены рубить. Теперь-то уж он всё мог.

Долго ли, коротко ли рубил Тиша стены, а гвоздь как был, так и есть.

– Да позолотеешь ли ты когда-нибудь? – крикнул в сердцах Тихон.

– Позолотею. Обязательно позолотею.

У Тихона глаза на лоб полезли. До сей поры гвоздь молчал, а тут на – заговорил! Видно, в самом деле не простой он сковал гвоздь. А то, что кузнец в это время на крыше лежал, Тихону невдомёк. Молод ещё был, не научился ещё сказки, как орехи, раскусывать да ядра из них выбирать. Со скорлупой глотал.

– Чего же тебе ещё, гвоздь, надобно?

На это вместо гвоздя конь Тише ответ проржал:

– И-и-хи-хи… Как мне жить без сохи!.. И-и-и…

– Да ты, Буланко, не ржи так жалобно. Если уж я тебя заработал, так соха будет. Сам лемех скую и оглобельки вытешу.

Сковал, вытесал, поперечины наладил, а на гвоздь не идёт смотреть. Не до того как-то стало.

Другое в голову вошло.

Коли гвоздь хомут попросил, хомут – коня, конь – соху, надо думать, соха пашню запросит.

Запряг Тихон коня в соху. Конь ржёт, соха пласт режет, пахарь песенки попевает. Народ в поле высыпал, на Тишу глядит. Матери девок-невест вперёд себя выпихивают. Авось какая приглянется. И кузнецова дочка тут же, на пашне. Так и ходит за ним, как галка по борозде. Нечесаная, немытая.

– Тишенька, возьми меня замуж! Помогать тебе стану.

Тихон даже шарахнулся от этих слов. Соха в сторону вильнула. Конь не по-хорошему озираться начал, кузнецова страшилища пугается…

– В своем ли ты уме, пугало? – говорит ей Тихон. – Кому ты такая нужна! Разве на огород – ворон пугать. Так у меня ещё и огорода нет.

А она:

– Я тебе посажу огород, а сама потом пугалом стану, только бы видеть тебя, Тишенька…

Несуразными показались ему такие слова, а к сердцу припали: «Ишь ты, как любит! Пугалом соглашается быть, лишь бы видеть меня».

Ничего не ответил он кузнецовой дочери – к кузнецу пошёл.

А кузнец его давно поджидал:

– Тихон, чего я тебе сказать хочу: твой счастливый гвоздь завистники вытащить хотят да в свою стену вбить.

– Это как же, дяденька Захар? Что делать теперь? Не иначе, что караулить надо.

– Так, милый сын, так, – поддакивает кузнец. – Только караулить как? Дождь осенью. Снег зимой. Избу ставить надо.

А Тихон ему:

– Я только подумал, а ты уже сказал. Пойду избу рубить. Топор у меня есть, силы хоть отбавляй. Никакого дела не боюсь.

Опять высыпал народ. Опять невесты гуртом. А он рубит – только земля вздрагивает да солнышко смеётся. И светлому месяцу было на что поглядеть-порадоваться, Тихон и ночи прихватывал.

Пришла осень. Сжала вдова хлеб. Тихон обмолотил его, а конь на базар свёз. Утварь всякую в новый дом приволокли. А гвоздь не золотеет. И на душе невесело.

– А отчего-почему, милый сын, на душе невесело?

– Один я, мамонька, вперёд других выскочил. Дружков опередил, товарищей оставил. Себе гвоздь вбил, от них счастье скрыл.

– Да ты что, Тиша? Всякий сам своему счастью кузнец. Так ведь тебя Захар учил?

– Так-то оно так, – ответил сын. – Только дяденька Захар и про то говорил, что на миру и смерть красна, а в одиночку и счастье плесневеет.

Мне все помогали: и кузнец, и шорник, и лесник. А я кому?

Сказал так Тихон и пошёл к дружкам-товарищам. Кому верное слово скажет, кому добрый совет даст, а кому и своими руками подсобит. Вдове крышу покрыл. Старику сани справил. Лентяя усовестил. Юнцов к делу приставил.

Зазолотел гвоздь! Со шляпки начал – до середины дошёл. Счастье весельем в новый дом заглянуло, дружбой людской зацвело. Не нахвалится народ на Тихона. До того дело дошло – его, неженатика, по батюшке величать начали, на миру выкликать. А гвоздь день ото дня пуще горит.

– Теперь, – говорит кузнец, – только жениться – не ошибиться. Без огня в избе светло будет.

– А какую-чью ты ему дочь присоветуешь, чтобы ошибки не было?

– Ровню.

– А кто ровня?

– Моя Дунька, – говорит кузнец.

– Ах ты, чумазый мошенник! – взъелась вдова. – Эта кикимора – ему ровня? Немытая, нечёсаная, к делу не приученная? Она ему ровня? Ему, маковому цвету, золотым рукам, богатырским плечам, налитому телу? Да разве это дело? Слыхано ли, чтобы орел галку замуж брал?

– А кто, вдова, его орлом сделал?

– Как кто? Гвоздь!

– А кто гвоздь ему подсобил сковать?.. Кто?

Тут вдова вспомнила всё, и совесть в ней заговорила. Совесть говорит, и любовь материнская свой голос подаёт. Жалко ей на этакой неумехе сына женить.

Жалость в левое ухо нашептывает вдове: «Не губи сына, не губи». А совесть в правое ухо своё твердит: «Без матери кузнецова дочь росла, неряхой-непряхой выросла. Он твоего сына пожалел, как тебе его дочь не приголубить!»

– Вот что, кузнец, – говорит вдова. – С первым снегом Тиша на заработки повёзет дружков-товарищей, которым он не два, не три десятка золотых гвоздей вбил. Пусть тогда твоя Дуня ко мне приходит. Да скажи, чтобы она мне ни в чём не перечила.

Выпал первый снег. Повёз Тихон дружков-товарищей на заработки – гвозди золотить. Явилась Дунька ко вдове.

– Слыхала я, Дуняша, будто тебе охота моему сыну приглянуться.

– Уж так охота, тётенька, так охота! – заливается черномазая Дуня слезами и грязь по лицу размазывает. – Себя бы наизнанку вывернула, только бы он с глаз долой не прогонял.

– Ну, коли так, будем стараться. Я ведь, Дунюшка, как и твой отец, колдую, когда придётся.

Сказала так вдова и подала Дуне веретешко:

– Неказистое оно, Дуня, а силу большую в себе прячет. Дед мой как-то бабу-ягу в лесу поймал, порешить хотел. А она от него этим веретешечком откупилась. Сильное веретено.

– А в чем его сила, тётенька? – спрашивает Дуня и на веретешечко косится.