Домохозяйка. Мать. Заботливый муж. Ее обет заботиться о нем.
Сэм запомнила Гамму как женщину в вечном поиске. Поиске информации. Решений. В один из многих ничем не выдающихся дней Сэм пришла из школы и застала Гамму за работой над проектом. Чарли гостила у подружки. Они тогда еще жили в доме из красного кирпича. Сэм открыла заднюю дверь. Бросила рюкзак на пол кухни. Скинула обувь. Гамма обернулась. В руке она держала маркер. Она писала что-то на большом окне, выходившем на задний двор. Это были уравнения, но их значения Сэм не понимала.
— Я пытаюсь вычислить, почему у меня пирог осел, — пояснила Гамма. — Вот так устроена жизнь, Сэм. Если ты не поднимаешься, ты опускаешься.
Такси подпрыгнуло на кочке, и Сэм очнулась.
Она на секунду запаниковала, забыв, где находится.
Сэм надела очки. Прошло почти полчаса. Они уже приехали в Бридж Гэп. Над кафешками повырастали четырех- и пятиэтажные офисные центры. Рекламные щиты зазывали на концерты в парках и семейные пикники. Они проехали кинотеатр, в который Мери-Линн Гекльби отправилась с друзьями и где была изнасилована в туалете.
В этом округе очень жестокие мужчины.
Сэм положила руку на свою сумочку. Ей показалось, что от писем идет жар.
«ТЫ МНЕ ДОЛЖЕН».
Так ли важно Сэм, почему Захария Кулпеппер считает, что ему кто-то что-то должен? Почти тридцать лет назад Расти в суде просил сохранить Захарии жизнь. Скорее наоборот, это Захария должен Расти. И Сэм. И Чарли. И Бену, если на то пошло.
Сэм разблокировала экран своего телефона.
Создала новое письмо и ввела адрес Бена. Задумалась, что написать в теме письма. Имя Чарли? Просьбу дать совет? Извинение за то, что не смогла починить сломанное?
То, что Чарли надломлена, было единственным фактом, который казался Сэм очевидным. Сестра хотела, чтобы Сэм зачем-то вернулась в Пайквилль. Чтобы Сэм заставила ее что-то признать, чем-то поделиться, сказать правду о чем-то, что ее грызет. Только так можно объяснить непрекращающиеся провокации Чарли, ее нападки и тычки.
Сэм хорошо знала эту тактику. Она сама была неуравновешенна после травмы, в бешенстве от своего слабого тела, в ярости от того, что мозг не работает так, как раньше, так что доставалось всем окружающим. Стероиды, антидепрессанты и противосудорожные, прописанные врачами, только разжигали ее эмоции. Сэм почти постоянно была в гневе, и единственное, что помогало его немного унять, — это направлять его вовне.
Отчаяннее всего она лупила по двум мишеням — по Чарли и Расти.
Те полгода после реабилитации, что Сэм прожила в фермерском доме, стали адом для всех. Сэм была вечно недовольна. Беспрестанно жаловалась. Мучила Чарли, заставляя ее чувствовать, что она все делает не так. Когда кто-либо советовал ей пойти к психологу, Сэм орала как резаная, утверждая, что у нее все хорошо, что она выздоравливает, что она, мать вашу, совсем не злится — а просто устала, все надоело, ей просто нужно личное пространство, побыть одной, отрешиться и снова стать самой собой.
Наконец Расти разрешил ей сдать экзамены экстерном и отправить документы в Стэнфорд. И только уехав в университет за две тысячи пятьсот миль от дома, Сэм наконец поняла, что ее гнев не привязан к фермерскому дому.
Некоторые вещи можно увидеть только на расстоянии.
Сэм злилась на Расти за то, что из-за него в их жизни появились Кулпепперы. Сэм злилась на Чарли за то, что она открыла дверь. Сэм злилась на Гамму за то, что она схватила дробовик. Сэм злилась на себя за то, что не послушала свой внутренний голос, стоя в ванной и схватив молоток, и пошла на кухню, вместо того чтобы выбежать в заднюю дверь.
Она злилась. Злилась. Она, черт возьми, очень-очень злилась.
Но только в возрасте тридцати одного года Сэм наконец позволила себе произнести эти слова вслух. Ссора с Чарли вскрыла этот нарыв, а Антон, действуя осторожно и обдуманно, стал единственной причиной, по которой рана наконец начала излечиваться.
Сэм была у него дома в новогоднюю ночь. Они смотрели по телевизору, как спускается шар времени на Таймс-сквер. Пили шампанское, или, точнее, Сэм притворялась, что пьет.
— Если ты не сделаешь глоток, это к неприятностям, — сказал Антон.
Сэм рассмеялась, потому что к тому моменту неприятности неотлучно сопровождали ее уже полжизни. И тут она сообщила ему то, в чем никогда никому не признавалась:
— Я все время боюсь, что если я что-то выпью, или приму, или сделаю одно неверное движение, то у меня случится судорога или приступ, который разрушит остатки моего мозга.
Антон не стал ничего советовать или говорить банальности о том, какая сложная штука — жизнь. Вместо этого он заметил:
— Тебе наверняка говорили, что то, что ты выжила, — это настоящая удача. А я думаю, что настоящей удачей было бы, если бы в тебя вообще никто не стрелял.
Сэм проплакала почти целый час.
Ей регулярно и настойчиво говорили, как ей повезло выжить после ранения. Никто и никогда не признавал за ней права злиться на то, что ей вообще пришлось выживать.
— Мэм? — Таксист включил сигнал поворота. Показал рукой на белый знак впереди.
Больница округа Дикерсон. Расти, наверное, сейчас в своей палате смотрит новости, возможно, надеясь увидеть собственную персону. Он уже наверняка знает о выступлении Сэм в суде. Она почувствовала, как вернулись бабочки, но тут же отругала себя за то, что ее волнует реакция Расти.
Сэм приехала сюда только для того, чтобы передать ему свои заметки. Она попрощается с отцом — возможно, в последний раз сделав это лично — и поедет обратно в Атланту, а там проснется завтра утром, вернувшись в свою реальную жизнь, как Элли в Канзас.
Таксист остановился под бетонным козырьком. Вытащил чемодан Сэм из багажника. Выдвинул ручку. Сэм покатила чемодан ко входу и вдруг почувствовала сигаретный дым.
— «О! Я игрушка рока!»
[20] — прорычал Расти.
Он сидел в инвалидном кресле, опершись правым локтем на подлокотник и держа в руке сигарету. К спинке кресла была прикреплена стойка с двумя капельницами. Сбоку на манер поясной сумки свисал мочеприемник. Расти нашел место прямо под знаком, запрещающим курить в радиусе ста футов от входа. До дверей не было и двадцати футов.
— Это тебя убьет, — сказала Сэм.
Расти улыбнулся.
— Какой благоуханный вечер! Я говорю с одной из моих прекрасных дочерей. У меня есть целая пачка сигарет. Все, что мне нужно, — это стакан бурбона, и я умру счастливым.
Сэм отмахнулась от дыма.
— С этим запахом вечер уже не такой благоуханный.
Он засмеялся, а потом закашлялся.