Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - читать онлайн книгу. Автор: Ораз Абдуразаков cтр.№ 126

– Граф де Ла Фер! – почти завопил король, хватаясь за пылающую голову.

Его глаза расширились до предела, рот разверзся в беззвучном крике, он задыхался – подобное было с ним впервые. Теперь он со всей отчётливостью припомнил слова Атоса: «Сын Людовика Тринадцатого, вы плохо начинаете своё царствование, потому что начинаете его, соблазнив чужую невесту, начинаете его вероломством. Мой род и я сам отныне свободны от всякой привязанности и всякого уважения к вам, в которых я заставил поклясться моего сына в склепе Сен-Дени перед гробницами ваших великих и благородных предков. Вы стали нашим врагом, ваше величество, и отныне над нами лишь один Бог, наш единственный повелитель и господин. Берегитесь!..»

«Его род!.. Проклятый безумец, где теперь твой род, что сталось с ним?!. Я искоренил его, развеял в прах, похоронил саму память о твоей фамилии. Что теперь, скажи, если сможешь, буйный мушкетёр?.. Ни тебя, ни твоего сына нет больше на этой земле, как почти нет на ней Фуке, как не будет скоро последнего моего врага – Арамиса. Вот тогда-то мне не будет уже никакого дела до твоего рода, граф де Ла Фер!..

Но как же так?! Я отношу Арамиса к родственникам графа, что за фантазия? Хотя… разве не были все они братьями… почти братьями… больше, чем братьями? Все трое, нет – четверо: с ними был и мой д’Артаньян. Ха! Мой, как же!.. Никогда он не был моим, никогда не покорился мне до конца.

Значит, если всё обстоит именно так, то и младшего д’Артаньяна можно считать чуть ли не племянником графа де Ла Фер. Помнится, маршал в минуты нежности называл виконта де Бражелона сыном… Выходит, эти странные люди и не придавали большого значения природному отцовству. Господи, как всё сложно. Бражелон и д’Артаньян – братья, и вот он, король Франции, намерен обойтись с д’Артаньяном так же, как прежде – с Раулем…»

Людовик сдавленно зарычал, пытаясь отогнать от себя эти мысли, но они упорно опутывали его сознание:

«Д’Артаньян – преданный воин, первая шпага Франции – моя, королевская шпага. Предать д’Артаньяна – значит предать свою шпагу. Унизить свою шпагу недостойно дворянина, это бесчестит его… Да о чём это я?! Я король, а не он, и это он может предать меня или нет, а я… я могу лишь обойтись с ним лучше или хуже, и его удел – принять это безропотно. Это удел всех – мириться с волей короля: так устроил этот мир Бог!»

Последнее соображение несколько успокоило распалённое сознание короля: в самом деле – заманчиво было переложить ответственность за собственные проступки на Творца. Впрочем, он не был оригинален в этом: все владыки от века прикрывались именем Всевышнего, сговариваясь с Сатаной. Вспомнилось и изречение юного д’Артаньяна: «Бог – совесть королей».

«Ну зачем он такой же, как его отец? – подумал Людовик, внезапно наливаясь злобой. – Почему он тоже мешает мне буквально во всём? Разве смеет дворянин препятствовать королю в исполнении его намерений и желаний, разве для этого Господь возвысил мой дом над остальными? Вассал на то и существует, чтобы подчиняться сеньору, а вовсе не наоборот, и я не допущу больше ни малейшего давления на себя: довольно для моей жизни Мазарини, Фуке и д’Артаньяна-отца. В конце концов, я, кажется, достаточно оказал ему милостей: он граф, кавалер моих орденов, обладатель громадного состояния и такой должности, которой завидуют отпрыски знатнейших фамилий… Что и говорить, недурно для юнца, у которого ещё и молоко на губах не обсохло. А теперь ему подавай ещё и моих дам? О, это было бы возмутительно, не будь просто смешно! Пусть приезжает, пусть: я нацеплю ему ленту, подарю ещё пару угодий и отправлю зимовать во Франш-Конте. А там – Пегилен женится на моей дорогой интриганке-кузине, я сделаю д’Артаньяна капитаном, и если он не законченный неблагодарный негодяй, то с лёгким сердцем уступит мне Кристину, забудет о ней навсегда… или почти навсегда».

Пленительная фантазия, ярко живописующая лёгкость затеянного предприятия, почти умилила короля:

«…О, пусть он поступит именно так, пусть. Если он сделает это, если из верности мне откажется от неё или хотя бы не станет ревновать, то, клянусь честью, я возвеличу его так, что весь двор содрогнётся. Монморанси и Шомберги перевернутся в гробах, а Лувуа и Граммон задохнутся от зависти к моему гасконцу. До конца моих… то есть конечно же до конца своих дней д’Артаньян будет правой рукой короля, его положение станет недостижимым для прочих, я сделаю его герцогом, пэром, маршалом Франции, а если придётся – то и наместником во Фландрии… только если выдержит экзамен на верность…»

Тут какая-то мрачная мысль отяготила его чело. Потемнев лицом, Людовик проронил:

– А если откажется – уничтожу его…

Рой противоречивых дум всколыхнул и без того бурлящую душу короля:

«Он честен, справедлив и благороден – в этом вы правы, господин Кольбер. К тому же он невероятно храбр и силён, в общем – слишком хорош для этого мира… для меня. Наверное, мне всё же придётся убрать его, хотя это и несказанно трудно… труднее даже, чем было с Фуке. Что ж, подумаем…»

Уронив голову, он бросил невольный взгляд на большую географическую карту, разложенную на столе. На ней уже были обозначены отторгнутые у Испании территории, а также пунктиром намечены предполагаемые удары по укреплениям Франш-Конте. Хвала небесам, уж там-то мощный вражеский флот будет бессилен, а в силе сухопутных войск с Францией теперь долго никто не сравнится.

Собственно, король и сам не мог бы удовлетворительно объяснить, почему он подумал сейчас о флоте: на протяжении всей фламандской кампании, к счастью, французские корабли на севере и в Средиземноморье действовали более чем успешно, да и в Карибском бассейне, судя по донесениям барона де Клемана, дела шли как нельзя лучше. Однако смутное ощущение тревоги не покидало Людовика, заставляя его тяготиться объективным превосходством Кастилии на морях. В то время ещё многие государи, и в их числе Король-Солнце, пылали неутолимой завистью к испанцам, построившим свою экономику на заморском золоте и грабеже колоний. Лишь Англия да Голландия, осознавая гибельность и бесперспективность таких действий, издавна развивали промышленность и торговлю, что и позволяло им теперь оспаривать у Испании титул «владычицы морей». К этому стремился и Жан-Батист Кольбер и, наверное, давно добился бы многих своих целей, не мешай ему то праздные, то вероломные устремления короля. С трудом, с трудом выдвигалось Французское королевство в число морских держав, нелегко давалось это Детушу и д’Инфревилю, ещё тяжелее – французским адмиралам Бофору и Вивонну. Нелегко – но всё же давалось… Однако будто какой-то рок тяготел над губернаторами и флотоводцами, посылаемыми за океан: мало кто умел оказать там достойное сопротивление Испании. Исключение составлял, пожалуй, лишь губернатор острова Тортуга д’Ожерон – ставленник Французской Вест-Индской компании, да и то лишь благодаря тому, что отгородился от врагов саблями корсаров…

«Да, ещё адмирал де Клеман, – вспомнил король, – каков молодец, а? Пожалуй, и ему не худо будет примерить орден… Видишь, Арамис, я бью тебя даже там, где ты считал себя всемогущим, там, где тебе якобы нет равных! Будь ты проклят, лицемерный выскочка! Близок час, когда я раздавлю тебя!..»