– Мама, мы обвенчались, – перебила я его, – позавчера, – и тихо добавила: – Прости.
В гостиной повисла звенящая тишина. Потом шумно вздохнул отец, громко закашлялся, и Хассель протянул ему бокал, щедро плеснув туда коньяка. Матушка скривилась – до обеда коньяк отцу не полагался, но потом дернулась, вспомнив мои слова.
– Шанти, это шутка? – спросила жалобно. Вопросительно заглянула в глаза, но я отрицательно покачала головой.
– Боюсь, Ларнея, эти дети сыграли с нами плохую шутку. Вы же не против, если мы отбросим формальности? – Фэльма поднялась, забрала из рук опешившего Хасселя его бокал с коньяком и залпом осушила. – Мало того, что они сыграли свадьбу тайно, без свидетелей, за ужасно неприличное после объявления помолвки время, так еще и сделали это вопреки воле его величества.
Дядя ошалело посмотрел на протянутый ему пустой бокал, безропотно наполнил, проворчав что-то о некоторых излишне нервных дарьетах, которым успокоительное надо, а не коньяк. Фэльма этот выпад проигнорировала, и Хассель отправился к буфету за еще одним бокалом.
– То есть как вопреки? – побелела матушка, уловив самое главное.
– А вот так! – припечатала Фэльма. – Они еще мальчишками соревновались, кто у кого фрейлину посимпатичней уведет.
– Мама! – возмущенно перебил ее Леон. Я с интересом посмотрела на мужа. Надо же, а он мне не показался любителем женщин.
– А потом его величество женился, – Фэльме на возмущение сына было плевать, казалось, ее интересует исключительно содержимое бокала, – слышали, наверное, что не очень удачно? Теперь представьте, что почувствовал Шари, когда мой сын решил жениться, да еще и по любви?
– Расстроился? – с надеждой спросила матушка.
Фэльма скривилась, потрясла головой, допила коньяк.
– Впал в ярость. Теперь моему сыну запрещено появляться при дворе, а что будет с вашей дочерью, и представить страшно.
Матушка рвано вздохнула. Взглянула на Фэльму. Поднялась. И со словами:
– Это надо запить, – забрала бокал из рук вернувшегося из столовой дяди. Тот безропотно отдал бокал, проследил тоскливым взглядом за уплывшей добычей и со вздохом отправился обратно в столовую.
– А если мы скроем факт венчания? – с надеждой спросила матушка, после того как откашлялась – с непривычки коньяк встал поперек горла.
– Факт можно, – согласился Фэльма, – а вот брачные татуировки – нет.
– Татуировки! – матушка с возмущением взглянула на меня, точно я совершила ужасно неприличный поступок. И не объяснишь, что татуировки возникли сами, без моего согласия.
– Гм, дарьеты, – вернувшийся из столовой дядя присоединился к разговору. На столике перед ним стояло уже пять чистых бокалов и новая, непочатая бутылка коньяка – успокоительное для нервных, – если мне будет позволено высказаться, татуировки не сделаны вручную. Видите, – он ухватил меня за рукав, обнажил запястье, – никакого покраснения. Татуировку наносил маг, или приходится признать, что это воля богов.
– Мне больше нравится последний вариант, – призналась Фэльма, – будет отличным дополнением для газет к истории их знакомства.
– К-к-каких газет? – возмутилась матушка. – Разве вы не сами сказали, что его величество против. Если он узнает об этом из газет…
– Из утренних, чтоб ему кофе за завтраком подавиться, – едва слышно пробурчал дядя.
– Ларнея, матушка, – Леон встал, прошелся по комнате, и обе женщины проводили его взглядами. Одна с недоверием и ненавистью, вторая – с любовью и легким неодобрением, – я уже сказал – не могу допустить, чтобы Шанти пострадала. К сожалению, в аресте вашей дочери заинтересованы маги. Управление не имеет влияния на их ведомство. Чтобы подстраховаться, я ускорил свадьбу, и новость об этом будет в утренних газетах. Знаю, мы доставили вам массу беспокойства, обещаю, все исправить.
На мой взгляд, для исправления требовалось совершить государственный переворот, казнить императора, расстрелять магов, но, может, у Леона есть не столь кардинальный план?
– Не проще ли уехать из страны и переждать гнев императора за границей? – внес предложение отец. – У меня есть хорошие знакомые в Инре.
Леон с Хасселем одинаково скривились.
– Бегство не выход.
Конечно, не выход. Если только для сравнения тамошних казематов с родными.
– Прошу, доверьтесь. Я все решу.
– Я помогу, – дядя встал рядом с Леоном, еще и руку на плечо положил. В глазах родителей я видела смятение и страх. Они явно не знали, как реагировать, и жутко боялись. За меня, за репутацию сестер, которым еще замуж выходить, боялись осуждения высшего света, а главное – гнева его величества.
– С другой стороны, Шанти теперь замужем, – глядя в сторону, проговорил отец.
– Как ты можешь! – вспыхнула матушка. – Думаешь, я не знаю, почему ты согласился? Сто раз говорила – карты до добра не доведут. Проиграл дочь, а теперь рад выставить из семьи!
Я покраснела, дядя закашлялся, Леон потянулся за коньяком, а Фэльма застыла, превратившись в мрамор. Даже представлять не хочу, что она сейчас о нас думает.
– Милая, тебе не надо больше пить, – красный от смущения отец попробовал забрать бокал из рук матушки.
– А что? – вскинулась та. – Стыдно слушать правду? Может, хоть это несчастье научит тебя чему-нибудь!
Мне было жутко неудобно перед Фэльмой за отца, за выпившую лишнее мать, за эту безобразную сцену, за повисшую в гостиной неловкую тишину.
– Знаете, мой муж как-то раз себя проиграл, – внезапно сказала Фэльма, – а я, помнится, была рада, что не меня.
Она истерично рассмеялась, потом встала, сделала пару нетвердых шагов к столику и попыталась наполнить бокал. Хассель поспешно отобрал едва не уроненную на пол бутылку. Леон подскочил, попробовал вернуть мать в кресло, но та отпихнула сына, забрала бокал и по кривой дуге, спотыкаясь о мебель, добралась до матушки.
– За знакомство! – провозгласила. Попыталась чокнуться, промахнулась, выплеснув половину бокала на платье матушки.
– За знакомство! – по-девичьи хихикнула матушка, не обратив ни малейшего внимания на расплывающееся по подолу темное пятно. Храбро осушила свой бокал до дна. Выдохнула и многообещающе улыбнулась Леону: – Сынок.
Тот вздрогнул и попятился.
До обеда мы так и не добрались. У матушки жутко разболелась голова, и отец отвел ее наверх. Пока ждали, что служанки соберут мои вещи, Фэльма потребовала себе дополнительную порцию успокоительного и теперь змеей шипела на дядю за то, что тот посмел отказать благородной деве в лекарстве. Хассель мучительно кривился и предлагал деве простой воды, за что и получил этой самой водой в лицо.
– Поверьте, я знаю ее лучше вас. Дайте, что требует, иначе не успокоится, – доверительно сообщил ему Леон.