Генрих. Я очень веселый. Я молчу потому, что думаю.
Христиан. О чем?
Генрих. Как я с Генриеттой вечером буду гулять у реки, что возле нашего дома.
Стук в дверь. Христиан хватает ножницы, наклоняется над столом и делает вид, что режет. Генрих рисует мелком по столу.
Христиан. Войдите.
Входит придворный поэт.
Придворный поэт. Здравствуйте, придворные ткачи.
Христиан (не оставляя работу). Здравствуйте, придворный поэт.
Придворный поэт. Вот что, ткачи, – меня прислали с очень важным поручением. Я должен посмотреть и описать вашу ткань.
Христиан. Пожалуйста, господин поэт. Генрих, как ты думаешь, цветы роз нам поставить кверху листьями или кверху лепестками?
Генрих (прищуриваясь). Да. Пожалуй, да. Пожалуй, лепестками. На лепестках шелк отливает красивее. Король дышит, а лепестки шевелятся, как живые.
Придворный поэт. Я жду, ткачи!
Христиан. Чего именно, господин поэт?
Придворный поэт. То есть как – чего именно? Жду, чтобы вы мне показали ткань, сделанную вами для костюма короля.
Генрих и Христиан бросили работу. Они смотрят на придворного поэта с крайним изумлением.
(Пугается.) Ну нечего, нечего! Слышите, вы? Зачем таращите глаза? Если я в чем ошибся – укажите на мою ошибку, а сбивать меня с толку ни к чему! У меня работа нервная! Меня надо беречь!
Христиан. Но мы крайне поражены, господин поэт!
Придворный поэт. Чем? Сейчас говорите, чем?
Христиан. Но ткани перед вами. Вот на этих двух рамах шелка натянуты для просушки. Вот они грудой лежат на столе. Какой цвет, какой рисунок!
Придворный поэт (откашливается). Конечно, лежат. Вот они лежат. Такая груда. (Оправляется.) Но я приказывал вам показать мне шелк. Показать с объяснениями: что пойдет на камзол, что – на плащ, что – на кафтан.
Христиан. Пожалуйста, господин поэт. На этой раме – шелк трех сортов. (Поэт записывает в книжечку.) Один, тот, что украшен розами, пойдет на камзол короля. Это будет очень красиво. Король дышит, а лепестки шевелятся, как живые. На этом среднем – знаки королевского герба. Это на плащ. На этом мелкие незабудки – на панталоны короля. Чисто белый шелк этой рамы пойдет на королевское белье и на чулки. Этот атлас – на обшивку королевских туфель. На столе – отрезы всех сортов.
Придворный поэт. А скажите, мне интересно, как вы на вашем простом языке называете цвет этого первого куска? С розами.
Христиан. На нашем простом языке фон этого куска называется зеленым. А на вашем?
Придворный поэт. Зеленым.
Генрих. Какой веселый цвет – правда, господин поэт?
Придворный поэт. Да. Ха-ха-ха! Очень веселый! Да. Спасибо, ткачи! Вы знаете – во всем дворце только и разговору, что о вашей изумительной ткани. Каждый так и дрожит от желания убедиться в глупости другого. Сейчас придет сюда министр нежных чувств. До свидания, ткачи.
Христиан и Генрих. До свидания, придворный поэт.
Поэт уходит.
Генрих. Ну, дело теперь идет на лад, Христиан.
Христиан. Теперь я заставлю прыгать министра нежных чувств, Генрих.
Генрих. Как прыгать, Христиан?
Христиан. Как мячик, Генрих.
Генрих. И ты думаешь, он послушается, Христиан?
Христиан. Я просто уверен в этом, Генрих.
Стук в дверь. Входит министр нежных чувств. В руках у него листки из записной книжки поэта. Самоуверенно идет к первой раме.
Министр нежных чувств. Какие дивные розы!
Христиан (дико вскрикивает). А!
Министр (подпрыгнув). В чем дело?
Христиан. Простите, господин министр, но разве вы не видите? (Показывает ему под ноги.)
Министр. Что я не вижу? Какого черта я тут должен увидеть?
Христиан. Вы стоите на шелке, из которого мы хотели кроить на полу камзол.
Министр. Ах, вижу, вижу! (Шагает в сторону.)
Генрих. Ах! Вы топчете королевский плащ!
Министр. Ах, проклятая рассеянность! (Прыгает далеко вправо.)
Христиан. А! Белье короля!
Министр прыгает далеко влево.
Генрих. А! Чулки короля!
Министр делает гигантский прыжок к двери.
Христиан. А! Башмаки короля!
Министр выпрыгивает в дверь. Просовывает голову в комнату.
Министр (из двери). Ах, какая прекрасная работа! Мы, министры, по должности своей обязаны держать голову кверху. Поэтому то, что внизу, на полу, я с непривычки плохо вижу. Но то, что в раме, то, что на столе – розы, гербы, незабудки, – красота, красота! Продолжайте, господа ткачи, продолжайте. Сейчас к вам придет первый министр. (Уходит, закрыв дверь.)
Христиан. Кто был прав, Генрих?
Генрих. Ты был прав, Христиан.
Христиан. А первого министра я назову в глаза дураком, Генрих.
Генрих. Прямо в глаза, Христиан?
Христиан. Прямо в глаза, Генрих.
Первый министр открывает дверь, просовывает голову. Христиан, как бы не замечая его, идет за раму.
Первый министр. Эй, ткачи! Вы бы прибрали на полу. Такая дорогая ткань – и валяется в пыли. Ай, ай, ай! Сейчас король сюда идет!
Генрих. Слушаю, ваше превосходительство. (Делает вид, что убирает и складывает ткань на столы.)
Первый министр входит. Осторожно становится у дверей. Христиан, отойдя за раму, достает из кармана бутылку. Пьет.
Первый министр. Эй ты, наглец, как ты смеешь пить водку за работой?
Христиан. Что это за дурак там орет?
Первый министр. А! Да ты ослеп, что ли? Это я, первый министр!
Христиан. Простите, ваше превосходительство, я из-за тканей вас не вижу, а голоса не узнал. А как вы меня увидели – вот что непонятно!
Первый министр. А я… по запаху. Не люблю эту водку проклятую. Я ее за версту чую.
Христиан выходит из-за рамы.
Христиан. Да разве это водка – это вода, ваше превосходительство.