– Куда же теперь? – испуганно произнес
художник. – Никак заблудились!
– А теперь уже пришли, – ответил ему незнакомец, и
на лице его появилась нехорошая улыбка. – Вы-то уж точно пришли, Михаил
Леонидович!
– Да что вам надо? – Художник попятился и завертел
головой в поисках выхода. Выхода, однако, не наблюдалось.
Незнакомец тем временем приблизился к нему мягкой опасной
походкой и запустил правую руку в карман. Отчего-то художнику стало дурно, под
ложечкой у него противно засосало.
– Вы что, думаете – у меня деньги есть? –
проговорил он, неловко отступая. – Думаете, я и вправду нефтянику картину
продал? Пошутил я! Если бы я, уважаемый, взаправду срубил деньжат, не стоял бы
я на Невском, а уехал бы на этюды, на остров Валаам или на Соловки! Там в эту
пору такая красота…
Он думал отвлечь незнакомца разговором и улизнуть от него.
Однако, когда он резко развернулся и бросился наутек, опасный незнакомец
каким-то непостижимым образом оказался у него на пути. Теперь рука его была не
в кармане, а сбоку, занесенная для удара. И в этой руке что-то страшно и
тошнотворно блестело.
– Куда же вы, Михаил Леонидович? – проговорил
незнакомец вполголоса и обхватил художника свободной рукой, как будто встретил
своего лучшего друга. – Куда же вы так спешите? Некуда вам спешить!
Он коротко взмахнул правой рукой, и что-то острое вошло под ребра
художнику. Незнакомец прижал его к себе еще теснее в этом смертельном объятии,
и Михаил Леонидович ощутил страшный холод, который растекался по всему телу,
подбираясь к самому сердцу.
– Вот так, вот так! – заботливо проговорил убийца
и медленно повел художника к подвальной лестнице. – Вот так, хорошо…
потерпите еще немножко, совсем немножко… скоро все кончится!
И он не обманул: все и впрямь очень скоро кончилось, и
Михаила Леонидовича приняла огромная уютная тьма небытия. Только в самый
последний миг он успел понять, за что…
Убийца подтащил обмякшее тело к лестнице и столкнул его
вниз.
Потом осмотрел свою одежду.
Каким-то удивительным образом он сумел не испачкаться в
крови.
Удовлетворенно улыбнувшись, убийца отряхнул пиджак и
направился в обратный путь – на солнечную сторону Невского.
Великий австрийский композитор Йозеф Гайдн, прежде чем
приступить к сочинению музыки, непременно надевал парадный камзол и пудреный
парик, как будто направлялся на прием к высокопоставленной особе. Он говорил,
что музыка – самая высокопоставленная особа в мире и встреча с ней должна быть
не менее торжественной, чем прием у короля или императора.
Реставратор и искусствовед с мировым именем Дмитрий Старыгин
относился к своей работе с неменьшим почтением, однако, прежде чем приступить к
реставрации очередного шедевра, облачался не в парадный костюм, а в потертую
рабочую куртку в застарелых пятнах краски. Дело здесь не в меньшем уважении, а
в том, что работа реставратора, в отличие от сочинения музыки, довольно
грязная, мастеру приходится иметь дело с красками и растворителями, с пыльными
холстами и изъеденными жучком старыми досками.
Переодевшись в рабочую одежду, Дмитрий Алексеевич снял
покрывало из небеленого холста, которое закрывало картину, со вчерашнего дня
стоявшую на мольберте у него в рабочем кабинете. Эта картина поступила в
Эрмитаж несколько лет назад из частного собрания, и теперь, наконец, попала в
руки Старыгина.
Картина была небольшая и настолько потемнела от времени, что
только при очень ярком освещении просматривались детали. В центре холста
изображалась группа людей, по всей видимости, от кого-то убегающих. Справа, в
том направлении, куда бежали эти люди, смутно проступало какое-то темное пятно
– то ли гранитная скала, то ли мрачная каменная постройка.
Старыгин начал с того, что прошелся по картине ватным
тампоном, смоченным в растворителе, который снимал многолетние наслоения жира и
копоти, не повредив красочный слой. Работа эта была кропотливая, но довольно
простая. Он осторожно протирал картину сантиметр за сантиметром, начиная с
правого верхнего угла.
Под умелыми руками реставратора постепенно проступили
тяжелые мрачные облака, дальние холмы с темными купами деревьев, среди которых
виднелась ветряная мельница. Спустившись ниже, Дмитрий Алексеевич приступил к очистке
смутного пятна, которое он сначала принял за скалу. Теперь, сняв слой копоти,
он понял, что каменная громада представляет собой мрачную башню, увенчанную
квадратными зубцами и неровными отверстиями бойниц. В башне были открытые
ворота, которые как бы поджидали бегущих людей.
Старыгин продолжил расчистку холста и вскоре разглядел более
мелкие подробности.
Над открытыми воротами виднелся каменный щит, разделенный
надвое наклонной полосой. В одной части щита был изображен геральдический орел,
в другой – рука, сжимающая короткий меч.
Дмитрий Алексеевич порадовался тому, что живописный слой в
этой части хорошо сохранился, его достаточно будет немного оживить и заново
покрыть специальным лаком.
Теперь он перешел к центральной части холста, к тому месту,
где изображались бегущие люди.
Здесь повреждений оказалось больше. Ему, однако, удалось
разглядеть костюмы людей. Среди них был и простолюдин в бедной поношенной
одежде, и монах в грубой, подпоясанной веревкой рясе, и знатный вельможа в
расшитом золотом камзоле, и дама в длинном бархатном платье… Объединяло их
только одно – стремительный бег к распахнутым воротам башни и ужас, с которым
они оглядывались на нечто, неумолимо настигавшее их, движущееся за ними по
пятам…
Однако в левой части картины, за спинами бегущих, не было
ничего, кроме мощенной камнем дороги да кустов по ее сторонам.
Старыгин задумался.
Отчасти картина напоминала известный средневековый сюжет,
так называемую Пляску Смерти. В средневековой Европе создавалось множество
таких картин, символизировавших тщету земных надежд и устремлений и равенство
людей перед лицом неизбежного конца.
Обычно на этих картинах изображали хоровод, в котором,
дружно взявшись за руки, танцевали люди разных сословий – крестьяне и купцы,
дворяне и священники, епископы и короли. Танцоров держал за руки танцующий,
ухмыляющийся скелет, костлявой рукой ведущий человека в бесконечном танце к
единственной общей цели – к могиле…
Одной из самых известных картин с таким сюжетом была Пляска
Смерти в церкви на старинном парижском кладбище Невинно Убиенных Младенцев.
Однако до наших дней эта картина не сохранилось, как и само кладбище.
Прекрасно сохранившаяся Пляска Смерти есть сейчас в Эстонии,
в таллинском соборе Нигулисте.
Впрочем, картина, которую разглядывал сейчас Дмитрий Алексеевич,
заметно отличалась от Пляски Смерти – здесь не было скелетов, и люди не
танцевали в бесконечном бессмысленном хороводе, а в ужасе от кого-то убегали…