Фатальное колесо. Шестое чувство - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Сиголаев cтр.№ 17

И что это могло бы означать?

Пестрый для встречи со мной взял себе телохранителя? Вида отрадного и физкультурно подготовленного. Ноют еще, наверное, синяки на подмоченной уголовной пояснице, да вопиет к возмездию горящее пламенем бандитское ухо.

Уважает!

Только почему-то мне не сильно радостно от проявления таких беззастенчивых знаков пиетета. Тревожно даже. Видимо, не одумался злодей по поводу перспектив вожделенной вендетты. Похоже на то.

И что делать?

– Эй, Пестро́в! – неожиданно даже для самого себя крикнул я и вышел из-за угла павильона. – А ты не торопишься, я погляжу.

Пестрый разве что на месте не подпрыгнул от звука моего голоса, так близко я оказался. Нежданчик!

Как-то спонтанно получилось. Дергано.

Если это происки молодого сознания, заскучавшего у меня в башке, надо отдать должное – ход неплохой. На причале перед прогулочным теплоходом меня уж точно разматывать не будут. Опять же – «Баркентина» неподалеку, и для любителей пива с верхней палубы – мы как на ладошке. И до опорного пункта здесь рукой подать! Надеюсь, у Пестрого свежи еще впечатления после посещения сего заведения? Как ни крути – все в тему. Пока старый думал, молодой все решил!

«Что делать, что делать… трясти надо!»

Я медленно приблизился к застывшей парочке.

Красавчик-бармен вблизи оказался несколько рябоватым. И прыщеватым. Как это называется? Фурункулез? Не такой он уже и красавчик, если честно. Потасканный какой-то, мятый. Мешки под глазами даже через «хамелеоны» видны. Да уж…

А не наплевать ли мне?

– Друга привел, Пестрый?

– Че?

– Говорю, один, что ли, боишься ходить? Опасаешься кого?

Это при том, что росточком я ниже их обоих. К тому же моложе по возрасту, легче по весу и гораздо у́же в ширину. Каждого. Что тот муравьишка-хвастунишка перед толстым жуком: «Я инвалид, ножка болит….Сделайте одолжение, войдите в положение». Смотрели мультик? А я грешен, люблю…

– И кого мне опасаться? – неприветливо буркнул громила. – Тебя никак?

– Нет, конечно. Я мухи не обижу. Любую спроси.

– Хорош трындеть. Чего хотел от меня, студент?

– Помощи… Вася. Тебя ведь так, кажется, менты называли? Василий Кравсилович. Прикольное отчество у тебя. Папа – Кравсил? Это… «красная армия всех сильней»?

– Не твое собачье дело!

Неожиданно красавчик-бармен мягко качнулся в мою сторону и ловко ухватил меня за лацкан куртки. Я даже дернуться не успел.

– Найсная вельветина, – зловеще просипел модник, разглядывая ткань. – Где надыбал?

– Я тебя знаю? – Я аккуратно потянул куртку из цепких пальцев. – С какой целью интересуемся?

– Я не понял. Это ты сейчас нагрубил мне?

Опаньки!

Сильная заявка на победу. И очень характерная для кругов околохулиганского менталитета. Да меня ведь сейчас пытаются по понятиям развести, не меньше! Так сказать, сформулировать предъяву на абсолютно пустом месте. Из воздуха. Да еще и при всем честном народе! А это… нехорошо. Не слишком ли круто забирает панкующий хипстер?

– Ты ошибся, уважаемый. «Я вежлив, спокоен, сдержан тоже. Характер – как из кости слоновой то́чен».

– Чего?

– Не заморачивайся, дорогой. Это Маяковский.

Надеюсь, продолжения он не знает.

А там: «…А этому взял бы, да и дал по роже: не нравится он мне очень». Стихотворение мэтра ранней советской поэзии под названием «Мое к этому отношение». В тему так всплыло… из глубин памяти.

– Типа образованный? Так, что ли?

Не отвечая, я повернулся к Пестрому:

– Разговор состоится? Или так и будем морозить до талого?

Специально вставляю в речь характерные эвфемизмы социального дна, намекая на собственную якобы причастность к злодейским сферам. Система опознавания «свой – чужой».

– А че так-то, со мной не хочешь побазарить? – не унимался прыщавый обаяшка. – Никак на измену подсел, студентик? Ты ответь!

Не сработала система. Прокол.

Но… не мой косяк. Его!

Клиент-то у нас оказывается… сам «чужой»! Ряженый. Где-то чего-то там слышал про толковища, но сам в уголовных сферах явно не вращался. Иначе про «ответь» заикаться не стал бы – это очень крупная предъява. По идее – финальная. Круче, как говорится, могут быть только яйца. Это означает, что дядя явно не из блатных. Но… из приблатненных. Что предосудительно, ибо… чужую форму на поле боя надевать Гаагская конвенция не велит.

В стройбате, к слову, приблатненные часто встречаются.

И с такими, по опыту, можно не церемониться.

– А ты, уважаемый, с меня спрашивал, чтоб я тебе отвечал? – Я развернулся и коротко шагнул к бармену, не отводя глаз от его очков. Под тонированными стеклышками мелькнула растерянность. – Предъявить чего хочешь или как? Ты кто такой? Откуда ты вообще здесь нарисовался?

– Я вот… с ним.

– Да мне плевать! Тебе кто разрешал мою куртку руками мацать? Я откуда знаю, какой форшмак ты своей рукой до этого масты́рил? В глаза смотреть!

В принципе, такой резкий наезд с моей стороны – это уже сам по себе шикарный повод для предъявы в обратном направлении. Я сейчас даже по универсальным общеуголовным понятиям перегибаю палку. Бычу, что «людьми» не приветствуется. Но разве ряженый об этом может знать?

– Ты чего, парень?

– Чегой-то он. Чегой-то я. Чегой-то мы. Чего растерялся-то? Ну-ка в глаза мне. В глаза мне! Дырку комиссарам в башке делал? В трудные годы колоски с колхозных полей воровал?

– Чего? Да пошел ты!

Он непроизвольно шагнул назад.

Заплачь еще. Детский сад, штаны на лямках.

– Может быть, еще и подскажешь куда? – тут же вкрадчиво зацепился я. – Давай! Говори! Забей последний гвоздь в собственную гробовину!

Классический блеф.

При невысоких ставках обычно прокатывает.

Впрочем… блеф блефом, но приложиться хоть раз я все же успею. В центр переносицы. Там, где пока нагло поблескивает дужка от забугорных «хамелеонов». Устрою, так сказать, местечковое «импортозамещение» американского товара на отечественную плюху – по наикратчайшей траектории: справа прямым в нос. Если понадобится, само собой. Между прочим, на вполне оправданных с точки зрения уголовного императива основаниях – на меня же по беспределу наехали! Даже дружок этого красавчика не вправе вмешиваться – без риска потерять свои баллы антисоциального статуса. Хоть и нет здесь почтенного воровского жюри, тем не менее – риск велик. Вдруг узнают…

– Хорош, студент, – поспешил прекратить моральное глумление над подельником Пестрый, понял, стало быть, что происходит. – Ты это, Пистолет, шагай к себе на коробку. Я сам тут. Вечером встретимся на «таблетке», шляпу покажешь.