Степной ужас - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 23

И вы знаете, не было ни страха, ни горя – одна только невероятная обида на то, что все обернулось именно так. На то, что я валялся посреди улицы – орел фронтовой, бравый лейтенант-танкист, горел-не-сгорел, орден и четыре медали, двадцать четыре неполных годочка от роду. Мать с отцом живы, переживают за меня, младшая сестренка школу заканчивает, в консерваторию собирается, девушка ждет, часто пишет – и даже если я останусь в живых, как я к ней такой? Такая обида захлестнула, что волком выть хочется…

Вот так я и валялся на булыжине, будто сломанная кукла. Насколько мог определить, бой вовсю громыхал не далее чем в полукилометре от меня. Я решил, что скоро, пока еще в сознании и дело не обернулось совсем скверно, туда поползу. Ползун из меня никудышный, но, может, и доберусь. Вдруг да на них вышли какие санитары? Не так уж редко случались такие чудеса. Не валяться же тут, пока окончательно не скрутит? Подыхать, так с музыкой, то бишь отчаянно пытаясь выжить, пусть и ползком… Страшно рвался выжить, пусть виды на будущее и весьма нерадостные…

Пить хотелось чертовски. На поясе у меня висела почти полнехонькая алюминиевая фляга, но я собрал в кулак всё, что осталось от силы воли – а кое-что осталось, – и к ней не тянулся. Прекрасно знал, что при ранении в живот пить хочется нестерпимо, но никак нельзя, для «животника» вода – все равно что яд. А жить хотелось отчаянно, и я держался, превозмогал сухость во рту и в глотке…

Тут оно всё и произошло. Быстро, в какой-то миг, без всяких световых и звуковых эффектов, не то что в кино. Хлоп! – и окружающий мир изменился невероятно, стал совершенно другим…

Не было ни замощенной булыжником улочки, ни горящего дома, вообще не стало города Бреслау. Какое-то совершенно другое место. Я лежал в высокой, этак по колено, мягкой траве, летней, ярко-зеленой, сочной. Над Бреслау небо было хмурым, а тут – ясным, голубым, безоблачным, безмятежным таким…

Никаких мыслей, а уж тем более догадок и в голову не приходило. Просто-напросто я был уверен, что это мне не чудится, что это не предсмертный бред, не видения затухающего мозга. Голова вполне даже ясная, сознание не мутится, и все чувства в норме, я ощущал всем телом абсолютно реальную, мягкую траву, вдыхал ее умиротворяющий, какой-то очень мирный запах, слышал, как совсем недалеко словно бы шелестит под легоньким ветерком листва. Но ведь такому не полагалось быть! И тем не менее так и было…

Приподнялся на локте – что далось легко, – огляделся. Снова никаких признаков, что сознание мутится, со зрением все в порядке, прочие чувства в норме. Но окружающее! И вправду, какое-то другое место… Опушка довольно густого леса, обширная поляна, на которой островками растут совершенно незнакомые, но очень красивые цветы, красные, синие и желтые, пахнут опять-таки незнакомо, но прямо-таки одуряюще. А ведь цветам полагалось бы давным-давно отцвести, а траве – пожухнуть и высохнуть. Здесь – где?! – очень похоже, всё еще лето…

До деревьев совсем недалеко, метров двадцать. И деревья совершенно незнакомые, никогда таких раньше не видел. Меж деревьями – буйная невысокая трава и незнакомый кустарник, ничего похожего на те немецкие леса, что приходилось видеть, у немцев леса совсем другие – и деревья другие, и сами леса выглядят иначе. В некоторых деревья, представьте себе, пронумерованные, часто и трава, и кустарник старательно изничтожены почти целиком. Совершенно другой лес, такое впечатление, что это какие-то дикие места, где люди либо вообще не бывают, либо ничего не «окультуривают». Неоткуда в той части Германии, которую я прошел, взяться такому лесу…

Тут я заметил левее, между деревьями, какое-то движение, что-то белое – ага, женщина в длинном белом платье, чуть постояла и пошла ко мне неторопливо, целеустремленно, безбоязненно…

Накатила слабость, чего следовало ожидать, рука уже не держала, локоть словно бы поскользнулся на льду, и я рухнул навзничь в пахучую траву. Попытался вновь приподняться – не получилось. В животе пекло всё сильнее, словно крутого кипятку наглотался, в голове уже легонько мутилось, но явственно слышал, как тихонько, все ближе шуршит трава под подолом платья – я успел заметить, что белое платье на ней длинное, до земли…

Очень быстро она оказалась рядом, гибко опустилась на колени, разглядывала с явным любопытством. А я таращился на нее во все глаза. Поразительно просто, как много человек успевает заметить за считаные секунды…

Описать ее очень легко, я ее помнил навсегда, она и сейчас перед глазами, совершенно такая, как тогда. Пожалуй, не женщина – девушка, очень уж молодо выглядела. Чертовски красивая, редко я таких красивых видел и раньше, и потом. Аккуратно расчесанные светлые волосы ниже плеч, глаза зеленые, почти в точности цвета сочной высокой травы. На голове этаким веночком надето настоящее ожерелье из отшлифованных камней, зеленых и алых, расстояние меж ними пальца в два, так что прекрасно видно: камни нанизаны на светло-коричневый плетеный шнурок, все одинакового размера, только один, зеленый, побольше, помещается как раз над переносицей. Белое… скорее платье, чем рубаха, на груди и вокруг широких рукавов – вышивка, красно-сине-желтая, как те цветы, что вокруг растут. Во что она обута, я не видел, но не удивлюсь, если босая – по этой траве, по этому лесу, отчего-то чувствуется, можно запросто расхаживать босиком, это будет даже приятно. В бога в душу, ну неоткуда такой в Германии взяться посреди боев и пожарища! Только что-то не похож этот лес на Германию, режьте меня, никак не похож…

Она положила мне на грудь ладонь – явственное прикосновение реальной, теплой девичьей ладошки! – произнесла длинную фразу с явно вопросительной интонацией. Язык был насквозь незнакомый, но не лающий немецкий, в котором я чуточку разбирался, и уж никак не польский – в нем я тоже немного поднатаскался, да и до войны чуточку знал, белорус как-никак, хоть и не западный. Вообще неславянский язык, такое впечатление. Насквозь незнакомый, и всё тут…

Что я мог ответить? Сказал по-русски:

– Не понимаю, – добавил по-немецки: – Нихт ферштеен, – и еще по-польски: – Не розумем.

Она чуть пожала плечами с этакой милой гримаской – но не произнесла ни слова ни на одном из этих трех языков – скорее всего, ни одного не знала. Куда ж это меня занесло из тех мест, где уж немецкий-то должны понимать?! Она сказала еще что-то на своем непонятном языке, уже короче, и на сей раз я интонацию не смог определить.

Не до того стало, чтобы пытаться интонацию определять. В животе резануло, ощущение было такое, словно на него раскаленных угольев насыпали, меня, должно быть, всего перекосило, я не сдержался и громко застонал от боли. Собрал все силы и сдержался, стыдно было перед ней стонать, как раньше стыдно бывало перед девчонками-санитарками. Я не лопух какой-нибудь, только что попавший на передок, я бравый танкист, «веселый друг» из известной песни про «экипаж машины боевой», мне полагается стиснуть зубы и терпеть, хоть боль и запустила зубья, вгрызалась, пополам рвала…

Она легонько нахмурилась с озабоченным видом, словно только что заметила, что со мной неладно. Осмотрела меня с ног до головы, по очаровательному личику видно, что-то для себя решила, коснулась пряжки моего офицерского пояса с пятиконечной звездой, несколько раз настойчиво повторила одну и ту же короткую фразу. Я по наитию поднял ослабевшие, словно отяжелевшие руки, расстегнул пряжку, распустил ремень. Судя по тому, как она одобрительно покивала, именно это от меня и требовалось. И повела себя в точности как опытный санитар или врач – довольно бесцеремонно, но без малейшей брезгливости задрала под горло гимнастерку, потом пропотевшую нижнюю рубашку, уставилась на мое бедное пузо. Я, хоть и боль не утихала, стиснул зубы, заставил себя приподнять голову, тоже глянул. Как и следовало ожидать, кожа вокруг ран покраснела и вспухла, и крови нет ни капли, она вся внутри…