Так что мальчик, независимо от того, был ли он рожден от немца или русского, получается, все равно был Строгановым, так сказать, со стороны обоих родителей.
Лора беззвучно ахнула, посмотрела на любимого и схватила за руку. Рука сильно сжала ее пальцы.
– Пока мальчик рос, наш американский долгожитель скончался, взяв слово со своего старшего сына, дяди Елизаветы, что тот продолжит дело жизни отца. Получив наследство в виде богатой коллекции раритетов, принадлежащих дому Строгановых, и кучи документов, подтверждающих права на фамилию и титул, Григорий Сергеевич пересмотрел свои взгляды на отцовский бзик и решил стать на путь исправления, занявшись укреплением позиций ныне здравствующих Строгановых на арене, так сказать, истории.
Олег Петрович поискал глазами, потом встал и подошел к кулеру. Налив стаканчик воды, медленно и с удовольствием выпил. Черт, отвык от длинных монологов. Куда привычнее, ты – вопрос, тебе – ответ. Он покосился на слушателей. Парень сидел спокойно, задумчиво глядя в окно. Коза держала его за руку и все заглядывала в глаза. Переживает за мил дружка. Хорошие ребята, неиспорченные.
– Что же сделал наш новоявленный продолжатель династии? Для начала он отправился в Россию, чтобы визуально обозреть бывшее имущество рода. Конечно, получил массу впечатлений. Быть причастным к известнейшей фамилии страны, доказать свое право на статус потомка показалось ему весьма привлекательным. Он не собирался, как Елена Андреевна Людингаузен-Строганова создавать фонд и начинать тратить нажитое непосильным трудом на восстановление строгановского наследия. Боже упаси. Григорий Сергеевич Строганов пошел другим путем.
Олег Петрович обвел глазами притихших слушателей.
– Он и есть заказчик, которого мы так долго искали.
Филин вернулся за стол к своему блокноту.
– Неудачницу Елизавету, кстати, он все же привлек в качестве помощницы в крестовом походе. Именно она вышла на Дымницкого. Она вела переговоры. Именно на нее вышел Щеглеватых, когда затеял свою опасную игру.
Про мальчика Геру никто не вспоминал, а может, Лиза никого и не посвящала, ведь дитя было незаконнорожденным.
Лора дернула плечом и фыркнула. Герман слушал и о чем-то напряженно думал.
Все помолчали. И тут дверь снова открылась и впустила дородную седую даму с кипой файловых папок в руках. Дама недоуменно посмотрела на незнакомую компанию, вольготно расположившуюся в чужом кабинете.
Филин привстал и поклонился на манер профессора Богатикова.
– Здравствуйте, Роза Даниловна. Извините. Юрий Сергеевич разрешил нам тут… пообщаться.
Роза Даниловна поправила очки и пригляделась.
– Если не ошибаюсь, Олег Филин?
– Он самый.
Филин потупился, как школьник, и Лоре показалось, даже шаркнул ногой под столом.
– Давно не имела чести видеть. Что же не заходите?
– Да некогда, Роза Даниловна. Уж простите.
– Жаль, Филин, жаль. Жаль, что не пошли по стопам вашего батюшки. А впрочем, рада была повидаться.
И величественная дама выплыла из кабинета. Так он тут учился? А с виду не скажешь. Все-таки внешность обманчива. Лора посмотрела на следователя виновато, и от него это не ускользнуло. Может, теперь коза-задира присмиреет?
Герман продолжал думать о чем-то своем и в их переглядываниях не участвовал.
– Олег Петрович, можно вопрос? – спросил он наконец и посмотрел выжидающе.
Сразу видно, воспитанный молодой человек. Не то что коза-егоза! Филин кивнул.
– Конечно. Спрашивайте, Герман Александрович.
– Как вы узнали… про меня?
А ведь похож. Похож на мамашу свою – Елизавету Строганову. Такой же зеленоглазый. Только лучше бы ему никогда с ней не встречаться.
– А это, молодой человек, тайна следствия.
Филин выдержал недоуменный взгляд и еще раз твердо решил больше ничего о семейке Строгановых Герману не рассказывать. Особенно про мамашу. Будет лучше, если парень забудет о своих родственничках. Они не достойны такого потомка. Ну их всех к черту, этих американских Строгановых!
Выйдя из университета, они побежали к парковке под дождем. Герман завел машину, но не спешил трогаться с места, и на этот раз Лора его не торопила. Они долго сидели, молча глядя, как дворники гоняют по стеклу мутную воду.
Лора дотронулась до «куковяки», лежавшей на руле.
– Ты был такой задумчивый все время. Может быть, хочешь отыскать свою мать? Или вообще семью?
– Да, я думал об этом, а потом решил, что уже все нашел. И семья у меня есть. Кирьян и ты. Другой не надо.
Герман посмотрел на притихшую Лору и внезапно спросил:
– Как ты думаешь, нас пустят в больницу?
Лора встрепыхнулась и, глянув на часы, сказала, что сорок минут у них в запасе есть.
– Успеем. Но сначала позвоним моему деду. Я думаю, теперь можно.
Стоя на крыльце и дымя сигаретой, Олег Петрович Филин видел, как машина Германа Строганова выехала со стоянки возле университета. Он еще немного постоял на свежем, холодном ветру и подумал, что ему тоже пора выходить из зоны комфорта, в которую попадал всегда, когда приходил в альма-матер. Филин застегнул плащ, проверил, на месте ли блокнот, и пошагал к машине. Рабочий день продолжался.
В далеких Любилках дед Кирьян воткнул в балку топор, достал из рабочих штанов сотовый телефон и, посмотрев на экран, нажал кнопку.
– Здорово, Герка. Я как раз балку под крышей поменять надумал. Приедешь подсобить?
И услышал:
– Приеду, дед. С делами немного управлюсь и приеду. Жди и без меня устанавливать не начинай.
Конец сезона
Впечатление, которое произвел Герман на Тимофевну, можно было сравнить только с появлением живого Деда Мороза на балийском пляже в разгар сезона.
Она долго не могла прийти в себя и, отвечая на вопросы о здоровье, все косила глазом на сохраняющего полнейшую невозмутимость молодого человека.
Когда Герман вышел, чтобы раздобыть какую-нибудь банку для цветов, Тимофевна, косясь на дверь, шепотом спросила:
– Признайся, я очень страшная сейчас?
– Напротив, вы стали выглядеть намного лучше.
– Врешь ведь?
– Еще неделю назад точно соврала бы, но сегодня… у вас даже румянец появился!
– Это от стыда, что Чебурашкой немытой сижу перед этаким красавцем!
– Ага, так я и поверила в вашу стыдливость! Да вы просто кокетничаете! Собираетесь отбить у меня парня?
– Как ты могла такое подумать? Уводить мужика у лучшей подруги? Уверяю тебя, я не настолько плохо воспитана!
Когда Герман вернулся с трехлитровой банкой, женщины хохотали так, что жиденькая больничная кровать ходила ходуном.