От первого лица - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Коротич cтр.№ 17

Начиная с шестидесятых годов в стране понемногу начали почти в открытую формироваться и личные мнения, появились диссиденты, высказывавшие собственные соображения по самым разным вопросам. Я помню свои ощущения при первых контактах с теми, кто позволял себе в политике мыслить неординарно, и возникавшее тогда же нежелание попасть из одной догмы в другую. Во многих случаях тип мышления оставался неизменным, менялись идеи, но внушались они с той же категоричностью. Будто мне предлагали перейти из одного строя в другой, но шагающий, например, с правой ноги. Многие мои приятели того времени на Украине потянулись к националистам, среди которых было много честных и самоотверженных людей. Но мне казалось неинтересным сведение огромной части разногласий с бесчеловечной системой к разговорам о вопросах преимущественно филологических. Конечно же, Украина заслуживала самостоятельности, но никак не во имя того, чтобы ее руководители запели наконец украинские застольные песни, а вместо ленинских бюстов везде вознеслись шевченковские. Если в России был некий выбор и полоса диссидентства простиралась между националистом Солженицыным и космополитом Сахаровым, то на Украине был один только полюс, националистический. А я, украинский писатель, никогда не был националистом, соглашаясь с философом Владимиром Соловьевым, что национализм развращает народ так же, как эгоизм – отдельного человека. До сих пор я искренне полагаю, что сохранение души не обязательно начинается с вопроса о том, одета эта душа в черкеску с газырями, косоворотку или вышитую украинскую сорочку. Но я продолжал искренне приятельствовать со многими националистами, благо они кучковались в основном вокруг Союза писателей Украины. Мы встречались, даже выпивали вместе – до момента, пока не начинался разговор о том, какая нация лучше, и глаза у моих собеседников стекленели. По преимуществу украинские националисты были и остались мучительными провинциалами, малоинтересными мировой общественности и не имеющими настоящих выходов на нее. Они не привлекали массового внимания в мире, что позволяло властям быть безжалостными, большевистские чиновники любили душить подушками, втихаря.

Сейчас рассуждать на эти темы не столь интересно. Националисты победили, но, когда я в Америке глядел снятый компанией CBS репортаж о нацистском параде во Львове, где участники вскидывали правую руку, вопя: «Слава нации!» – никакой гордости за свое украинское происхождение я не испытывал. Так же как не было во мне никакого сочувствия к русским нацистам, когда я свидетельствовал от обвинения при осуждении Осташвили в Москве. Все они одним миром мазаны. Но когда я в одном интервью сказал, что я патриот Украины и патриот России, но не националист, а национализм – это тот же патриотизм, только доведенный до истерики или даже до шизофрении, – пришло несколько писем с ругательствами по-украински и по-русски. На скольких языках меня уже материли в жизни?

Но до всех этих парадов с визгами и вскидываниями рук в нацистских приветствиях многие националисты вызывали во мне уважение за стойкость и честность в отстаивании права на собственные убеждения. Помню, как прекрасная украинская поэтесса Лина Костенко, в националистических сговорах никогда не участвовавшая, поехала во Львов и после вынесения обвинительного приговора бросила цветы подсудимым националистам. Один из украинских цековских начальников и, по совместительству, руководителей прессы Дмитро Цмокаленко таскал меня в свой кабинет две недели подряд, требуя моей подписи под очередным «коллективным письмом» украинской интеллигенции, приветствующей аресты националистов. Его злило даже не то, что я все время отказывался, хоть вроде бы сам в националистах и не ходил, – подпись могли поставить и против моей воли. Злило их, что я предупредил – у меня есть достаточно связей, чтобы устроить большой международный скандал, если подпись мою поставят без спроса. И устроил бы!

Терпеть не могу национализма, когда он хлещет слабых по мордам. Но когда люди стоят за свои убеждения и за это карают – я вместе с ними. Горжусь тем, что НИКОГДА Я НЕ ПОДПИСАЛ НИ ОДНОГО ИНСПИРИРОВАННОГО ИМИ КОЛЛЕКТИВНОГО ПИСЬМА.

Чиновничья система, созданная на идее грабежа и зависти, не любящая никого, постоянно демонстрировала не просто неуважение и нетерпение к личностям – она их знать не хотела, – она не дорожила и сокровищами, которые эти личности накопили для своего же народа. В Америке я просматривал письма миллиардера Меллона, который вложил деньги в покупку картин старых мастеров. Жлобоватые большевистские чинуши распродали с молотка полотна неинтересных им Рафаэлей и Рембрандтов, которые составили сегодня основу самой престижной части коллекции национальной американской галереи в Вашингтоне. Хорошо, скажете вы, это Сталин распродавал Эрмитаж в тридцатых годах, давно было. Привести пример посвежее? Я уезжал на какой-то международный форум, и мне дали письмо за подписью зампреда украинского Совета министров Петра Тронька с разрешением взять, что я захочу, в запасниках Украинского музея народного искусства в Лавре. Не я один тогда ездил таким образом, и не мне одному, естественно, разрешали. Сталину приписывают знаменитое высказывание по поводу распродажи разных там Ван Дейков: «Кто видел одну картину Рембрандта – видел их все!» Вот такие дела. Вы снова напоминаете мне, что это было в тридцатых годах? Тогда и я вам напомню, что выставки современного русского искусства сегодня удается организовать только за счет сотрудничества с иностранными галереями; у нас почти ничего в государственных собраниях нет. Разбазарили. Перемяли бульдозерами…

Помните самый главный коммунистический плакат? Ленин чего-то там вещает с трибуны, а под трибуной до самого горизонта – народные массы. Лица обращены в одну сторону – к вождю; все лица восторженные, и все похожи одно на другое. Вождь российской революции пообещал научить каждую кухарку управлять государством. Воображаете? Огромная толпа в сотню миллионов кухарок, и каждую можно то ли сделать министром, то ли немедленно расстрелять. И никто не пикнет.

Кстати, одна из причин, по которой я с неизменным уважением отношусь к Горбачеву, тоже связана с искусством нового времени. Мне довелось зайти в мастерскую чиновничьего художника Налбандяна – он охотно рассказывал, как рисовал всех Лениных – Сталиных, и мне тогда казалось, что из этого повествования можно слепить нечто для журнала. Но больше всего меня поразили в мастерской не карандашные наброски сталинского личика, а огромный портрет Горбачева на трибуне. Михаил Сергеевич общался с народом: лица присутствующих – все одинаковые – были обращены к нему, и все ладони сведены в общем аплодисменте. «Что это?» – ахнул я. «Не спешите ахать, – сказал, хитро прищурившись, Налбандян. – Скоро этот портрет понадобится, вот увидите. И я первый, как всегда, его покажу!»

Слава богу, что мы не дожили до времени, когда бы понадобился такой портрет!

Заметки для памяти

Чего у нас всегда было навалом, так это кликуш и пророков. Василий Блаженный даже удостоился собора своего имени в силу способности к пророчествам. А какие пророки поперли в этом столетии – от Распутина до членов секции философии Академии наук. А Ленин, а Сталин и Троцкий! Я умышленно не останавливаюсь на пророчествах предсказателей неучтенных, так сказать диких, объединенных желанием заработать по мелочам. Нам все время объясняют, что все несообразности и нелепости современной жизни вызваны неизбежными издержками на пути к идеалу. Мы на этой планете – вроде экспериментальной зоны, ничего не поделаешь. Работа у нас такая – сказку делать былью, а издержки на пути к реализации сказочных перспектив – так куда же без них?