– Я работал с разными женщинами, – продолжал между тем Громов. – И ни одна не вызывала во мне подобных чувств. Я честно боролся с собой, понимая, что это неправильно, да и роман с собственной помощницей – последнее, чего я хочу.
– У вас получалось, – сказала я честно, – я ни о чём не догадывалась. Ну, до того вечера в кафе…
– Ага, – Максим Петрович кивнул и как-то хитро ухмыльнулся. – А знаешь, почему?
– Что – почему?
– Почему именно в тот вечер я позволил себе больше? – я покачала головой, и Громов продолжил: – До этого я искренне считал, что ты ко мне равнодушна. Нет, конечно, я понимал, что нравлюсь тебе как человек, но был уверен, что не больше. И когда я обнимал тебя тогда, в кафе, то вдруг почувствовал реакцию твоего тела на меня. В тот вечер ты была измучена и расстроена, ты была не в силах притворяться. Я чуть с ума не сошёл в тот момент, когда понял, что тебя тянет ко мне. Именно поэтому я тогда и сказал про искушение. Именно поэтому я позволил себе утром, когда мы сидели на лавочке, гораздо больше, чем раньше. Да и твоё присутствие столь долгое время рядом со мной уже начинало действовать – мозги отключались.
Громов улыбнулся и смешно взъерошил волосы одной рукой. Во второй он сжимал кружку с чаем. Уже очень давно сжимал, видимо, забыл, что собирался выпить…
– Мне понравилось.
– Что? – он повернулся и уставился на меня с радостным изумлением.
– Мне понравилось, – повторила я смущённо. – Мне впервые в жизни понравилось… всё это. Объятия, поцелуи.
– Погоди… Что значит – впервые в жизни? До этого не нравилось?
– Да, – я кивнула. – Точнее, я просто ничего не чувствовала. А с вами… я чувствовала.
Максим Петрович замолчал, переваривая информацию. Потом опять взъерошил волосы и спросил:
– Ну а у тебя… когда началось? Про себя я рассказал, теперь твоя очередь.
Я вздохнула.
– А я не знаю, Максим Петрович. Честно. Как-то постепенно… просто с самого начала ваши прикосновения были мне очень приятны, – я почувствовала, что краснею, и замолчала. Громов смотрел на меня с ласковой улыбкой на губах.
Я нервно стиснула кружку с чаем и тихо спросила:
– Что теперь будет? Я имею в виду… ваши дочки… Вы расскажете Лисёнку? Или Лике? Они вообще знают о ваших отношениях с женой?
– Лика знает. Получилось очень забавно – если бы не маниакальное стремление Лены познакомить Лику со своими любовниками, возможно, девочка выросла бы похожей на мать. А теперь ей так же противна вся эта полигамия, как и мне. А вот Лисёнок… она пока не знает. Но скоро, я думаю, начнёт догадываться. Она сообразительная малышка, до сих пор её сдерживала только детская уверенность в наших с Леной чувствах друг к другу.
– А вы… вы её сильно любили? – брякнула я и почти тут же пожалела об этом. Глупый вопрос! Очень глупый вопрос…
– Лену? Любил, конечно, иначе бы не женился. Но теперь я отлично понимаю, что любил не её. Я совсем не знал Лену и создал в своей голове её образ, его и полюбил. А когда узнал, что на самом деле моя жена совсем другая… Сначала я злился на неё, а потом понял, что сам виноват. Я был молод и не разглядел за маской наивной доброй девочки взрослую циничную женщину, которая знала, чего хочет от жизни. Лена не может любить одного мужчину, она обожает развлекаться и совершенно не желает работать. Не смотри на меня с таким сочувствием, Наташа, я уже давно привык к особенностям своей супруги. Повторю, она неплохой человек, просто не нужно ожидать от неё больше, чем она может дать.
Громов внезапно поднялся с дивана, подошёл к музыкальному центру, щёлкнул переключателем, и по комнате полилась нежная, лёгкая музыка, похожая на оркестр Поля Мориа.
– Давай потанцуем, – предложил Максим Петрович, протягивая мне руку. – А то на сегодняшнем вечере я так и не успел пригласить тебя на танец.
– А вы хотели? – спросила я, принимая его руку.
– Конечно. Мне нравится тебя обнимать.
Вспыхнув, я рассмеялась. Громов, улыбаясь, положил руки мне на талию, и больше мы не разговаривали.
Слушая музыку, льющуюся из динамиков сплошным потоком ласковых, ненавязчивых мелодий, я думала.
Думала о том, что мне хорошо. Здесь и сейчас.
Думала о том, что мама бы не одобрила… А потом я поняла, что ошибаюсь. Мама одобрила бы, если бы знала, что мне уже четыре года не было так хорошо и спокойно, как сейчас, в объятиях этого мужчины, который никогда не будет принадлежать мне.
Думала о том, что постараюсь, чтобы Лисёнок не возненавидела меня на всю жизнь…
Думала о том, как мне нравятся прикосновения этих рук…
В какой-то момент мир перестал существовать. Он замер, словно затаил дыхание, совсем как я в далёком детстве, когда случалось что-нибудь, казавшееся мне волшебством.
Замерли мои мысли. Под затихающую музыку я потянулась к губам Громова и, услышав тихий вздох, поняла, что меня куда-то несут.
Там было темно. Только в окно виднелись несколько ярких звёздочек и почти полная луна. Максим Петрович осторожно поставил меня на пол, а в следующий миг уже крепко обнимал.
Его губы были везде. Никто не целовал меня так. И никогда мне не было так хорошо от чьих-то горячих поцелуев, от нежных и откровенных прикосновений. И я не думала, что так вообще бывает… а если бывает, то точно не со мной…
Мне не было страшно. А больно было только несколько мгновений, но эта боль сорвалась с моих губ тихим стоном, так и не успев разгореться.
А в следующий миг я почувствовала, что внутри меня возникает что-то ласковое, сладкое, настоящее, от чего хочется заплакать… и застонать… очень громко, так, чтобы отпустить саму себя, чтобы внутри больше не было холодно и пусто, а только так – сладко и горячо.
И я делала это. А он губами ловил мои стоны и стирал дорожки от слёз поцелуями, шепча что-то нежное… что-то такое, чего мне никто и никогда не говорил.
Возможно, когда-нибудь я пожалею. Но сейчас я просто счастлива, что эта ночь была в моей жизни.
Я проснулась от какого-то резкого звука. И, сев на постели, несколько секунд не могла понять, где нахожусь.
Вспомнив, посмотрела на часы. Улыбнулась, поняв, что как раз в этот момент меня должна будить Алиса…
Я встала с постели и подошла к окну, с удивлением почувствовав саднящую боль между ног. Значит, последствия всё-таки есть. «Плата за страсть», – подумала я, улыбнувшись.
Благодаря небольшой минусовой температуре снег ещё не растаял, и я с удовольствием разглядывала облепленные снегом, как сахарной пудрой, деревья, машины, ставшие все вдруг свадебными кортежами, белые дорожки… И мне вдруг захотелось сделать глупость.
Дыхнув на стекло, я пальцем нарисовала на запотевшей поверхности сердечко. Так я делала в детстве. Улыбнулась, глядя на то, как мой рисунок медленно исчезает. Теперь про мою глупость никто не узнает.