Испанец - читать онлайн книгу. Автор: Константин Фрес cтр.№ 29

- Не бойся, - шептал он, поцелуями спускаясь все ниже и ниже,  поглаживая дрожащие бедра девушки. – Моя злая колючка, оказывается, цветет самыми нежными цветами… я буду гладить тебя так нежно, словно ты шелковая роза, и твои лепестки такие тонкие...

В его голосе слышалась улыбка, сильные пальцы разглаживали кожу на стыдливо разведенных бедрах, и от первого поцелуя в мягкую влажную плоть Марина  почти вскрикнула, вздрогнув как от удара.

- Нет-нет, не бойся… Моя злая колючка такая стыдливая?

Ладонь мужчины ласково поглаживала животик Марины, Эду долго и осторожно целовал ее меж ног, так нежно, что девушка почувствовала, как уходят напряжение и скованность, желание в ней разгорается и огнем проливается в кровь, заставляя ее дышать чаще. Она не вынесла и нетерпеливо двинула бедрами, отчего Эду, крепче обняв ее, прижался губами к ее пылающему от желания лону и ласкал ее так умело, что девушка застонала, чувствуя, что течет и зная, что он понимает это, что он ощущает запах ее желания и предательскую влагу. Его пальцы осторожно поглаживали ее там, снизу, язык мягко ласкал возбужденную чувствительную точку, и Марина едва не плакала, понимая, что ощущений ей слишком много, чтобы вынести их тихо, но они чересчур непривычны и остры, чтобы она могла расслабиться. А ему, кажется, нравилось наслаждаться ее трепещущим телом, оставляя бесчисленные горячие поцелуи на ее раскрытых бедрах, на дрожащем животе.

- Мучитель! – выкрикнула она, доведенная до исступления, извиваясь как змея, в горячей постели, дрожа от каждого прикосновения.

Эду, чуть усмехнувшись, оторвался от ее тела, чуть поглаживая ее мокрую кожу.

- Мучитель? – повторил он, чуть куснув ее за бедро. – А ты не мучаешь меня?

Он поднялся и рывком поднял ее, поставил на колени, заставив опереться об изголовье кровати. Марина изнывала, чувствуя, как его руки неспешно глядят ее, скользя от самых плеч по лопаткам, вырисовывая пальцами узоры, по спине, по пояснице, по напряженным ягодицам и ниже, меж стыдливо разведенных ног, гладя мокрое лоно так вкрадчиво, так осторожно, словно зная, что от любого неосторожного движения девушка просто кончит.

- Кто бы мог подумать, - шепнул он ей на ухо, - что подо льдом пылает пламя?

Он заставил ее развести колени еще шире, устроился сзади и взял ее быстро и жестко, вжавшись в ее тело так, что она выкрикнула во все горло, чувствуя, как его напряженный член сильно толкается в ее лоно.

- Это ты меня измучила, - шептал он, прижимая девушку к себе, поглаживая ее живот и продолжая толкаться в ее узкое горячее тело.

Его руки, обнимавшие Марину за талию, скользнули еще ниже, на лобок девушки, и та застонала, чувствуя, как его пальцы ласкают ее, отыскав чувствительную точку. Марина извивалась и дрожала в руках своего мучителя, но он не прекратил свою жестокую ласку, одной рукой удерживая бедра ее разведеными, а другой поглаживая девушку так, что она просто сходила с ума и билась под его телом, выгибаясь дугой, забывая о стеснительности и боязни и отдаваясь во власть острого наслаждения.

- Нет ничего прекраснее тебя, - шептал он, проникая в ее тело еще и еще, нетерпеливо и сильно, чтобы она как следует распробовала его нетерпение, его страстное желание, - нет слаще тебя… Ты околдовала меня, злая колючка, что же ты делаешь со мной…

Марина не слышала этих слов; так же неистово и сильно, как он, она двигалась навстречу своему удовольствию, и когда оно пришло, она забилась в руках Эду, выдыхая свое наслаждение ликующим голосом.

Как это было необычно и прекрасно – встретить утро не одной…

Марина уже не помнила, когда просыпалась без свербящего чувства беспокойства, напоминая себе еще до того, как отрывала глаза «Полозкову прочь!». Она давно уже не ассоциировала свою фамилию с собой. Полозкова – это был непонятный зверь, сваленное в кучу все самое ненужное, пыльное, сломанное, некрасивое, от которого надо было избавиться. Каждый день Марина боролась с этим зверем, и каждое утро он напоминал о себе снова и снова, тупым беспокойством, усталостью, неловкостью, скованностью.

А это утро было другим. Солнечным, тёплым, не похожим обычные серые будни, наполненные заботами и одиночеством. За окном расцветала совершенно небывалая, невероятная весна, солнечные пятна играли на постели, метались на стене, вычерчивали белы прямоугольники на полу. Сейчас Марина чувствовала только тепло и покой - когда  Эду спал рядом с нею. Он не ушел ночью, не покинул ее спальню, остался рядом. Он обнимал ее во сне, уютно уткнувшись в ее плечо лицом, и Марине показалось, что нет ничего более естественного, чем эти теплые объятья и его близость.

И утренний секс – словно почуяв, что Марина проснулась, Эду зашевелился во сне, обнял ее крепче, зарылся лицом в ее волосы, вдыхая аромат девушки. Его пальцы скользнули по ее телу, сбрасывая с горячей кожи ткань, оглаживая бочок, округлое бедро, подставляя девушку утреннему весеннему свету, позволяя окрашивать ее бедную кожу в золотистый.

Сквозь опущенные ресницы Эду любовался Мариной; ее нездешней белизной – его рука, лежащая на теплом бедре девушки, казалась загорелой до черна, - ее трогательной чистотой, незрелостью, граничащей с невинностью, ее нежностью, ее простотой и хрупкостью. Маленькое доверчивое существо, которое желало его любви, которое неистово просило о ней каждым движением своего тела, каждым криком и стоном, когда он брал ее…

Марина трепетала под Эду, покоряясь его силе и его напору, и первое проникновение было острым, словно разгорающийся огонь, желанным, словно утоляющий самую беспощадную жажду глоток, самым сладким ощущением, что могут разделить двое. Марина захлебнулась этим удовольствием, даже дышать перестала, пока Эду исцеловывал ее и толкался в ее тело – раз, два, три, - чтобы она приняла его полностью, заскулила от чувства наполненности и его беспощадности, с которой он ее брал.

- Что ты делаешь со мной, злая колючка, - пробормотал он. Кажется, он уснул с этой мыслью, и она не отпускала его разум до самого утра. –  Ты такая сладкая, как самый сочный  плод… Я не насытился тобой…

И вот эта женщина, разомлевшая от тепла, красивая, сонная, мягкая, лукаво улыбающаяся от его слов – она тоже не могла быть Полозковой, потому что никто Полозкову не целовал с утра так жадно и страстно. Никто так умело и с такой охотой не ласкал ее тело, не прижимался так, словно до дрожи желал раствориться в ее запахе, в наслаждении, что она дарила, в ее стонах и ласках…

И никого Полозкова не обнимала так ногами, не обвивала ничьи плечи горячими руками и не принимала в себя, не отдавалась с такой готовностью и с таким желанием – так естественно, без сомнений и стеснения, словно делала это всегда.

- Моя Марина, мое весеннее солнце, - шепчет Эду, снова и снова исцеловывая девушку; страсть превращает его в ненасытного безумца, упивающегося нежными стонами девушки. Он выпивает их из ее горячих раскрытых губ, дочиста вылизывает языком. А затем сжимает ее бедра до легкой боли, стискивает ее мягкое тело и толкается внутрь ее узкого лона еще и еще, сильнее, настойчивее, резче, чтобы снова услышать ее дрожащий, изнемогающий голос и раствориться в наслаждении, которое чище и ярче солнечного утреннего света.