Страшно Надежде Андреевне в то время было перебирать в памяти события ее неудачного брака, вспоминать отношения с мужем, которые, вероятно, продолжались более двух лет. Именно два года Елена Г*** пылко любила Лидина и была рабски предана ему, терпеливо снося измены своего супруга, его попойки, а иногда и пощечины от него. Далее, чтобы устрашить и читателей повести, Дурова в соответствии с канонами романтической литературы проводит свою героиню по всем кругам ада. Елену соблазняет лучший друг ее мужа Атолин. Когда любовник бросает ее, она становится содержанкой мусульманина, богатого татарского князя. Еще одно амурное приключение – и Елена, уже изгнанная из общества падшая женщина, в 20 лет – законченная алкоголичка, затем – нищенка и, наконец, – мучимая неизлечимым недугом (возможно, сифилисом) умершая на улице страдалица.
Но не Елена, по мысли автора, была виновата в своих злоключениях, а те мужчины, которых она любила, которым безгранично доверяла и слепо повиновалась. В отличие от барышни Елены её знакомая барышня Надежда находит в себе силы уйти от мужа-пьяницы и выбирает другой путь. «Я выступила из своей сферы, чтоб стать под развившуюся тогда нашу орифламму…» («Aereum flamma» – золотое знамя – лат. – древний военный стяг французских королей – Прим. авт.).
Часть вины за ужасную судьбу Елены лежит на ее родителях. Мало думая о будущем своей дочери, они отдают ее замуж за человека, не очень хорошо им знакомого, эгостичного, развращенного. Забота у них одна – сбыть с рук юную красавицу. Здесь всё обычно, всё стандартно для дворянской семьи начала XIX века. Муж и жена Г*** в «Игре судьбы…» спокойно обсуждают эту ситуацию между собой: «…надобно пристроить её! Как она будет уже замужем, тогда мы можем ожидать покойно конца: долг свой исполнили…»
Нашим современникам даже трудно представить себе ту степень дискриминации, которой подвергались женщины в эту эпоху (хотя и сейчас подвергаются, например, в мусульманских странах). Так, женщина не могла получить ни общего (девочек не принимали в школы), ни тем более специального образования; не могла занимать должности на государственной службе, не могла избирать и быть избранной, не могла свидетельствовать в суде. По семейному праву при дележе наследства (если не имелось специального завещания) сын получал десять его долей, а дочь умершего лишь одну – одиннадцатую. Положение женщины в обществе определялось её ролью по отношению к мужчине. Она могла быть только «девицей» (за неё отвечали и ею распоряжались родители или её опекуны); «женой» (все имущественные и иные права переходили к мужу); «вдовой» (женщина получала относительную свободу и независимость, и недаром императрица Екатерина Великая любила называть себя «бедной вдовой»).
Особенно тяжёлым было положение «девицы». Пользуясь современным термином, его можно назвать «подконвойным содержанием». Незамужняя девушка не имела права без сопровождения родственников, знакомых или слуг даже покидать пределы дома или усадьбы. Это угнетение Надежде Андреевне казалось более жестоким, чем солдатская служба в рядах императорской армии. Она сравнивает одно с другим в своей книге «Кавалерист-девица…» и пишет:
«Сколько не бываю я утомлена, размахивая целое утро пикою – сестрою сабли, маршируя и прыгая на лошади через барьер, но в полчаса отдохновения усталость моя проходит, и я от двух до шести часов хожу по полям, горам, лесам бесстрашно, беззаботно и безустанно! Свобода, драгоценный дар неба, сделалась уделом моим навсегда! Я ею дышу, наслаждаюсь, её чувствую в душе, в сердце! Ею проникнуто мое существование, ею оживлено оно! Вам, молодые мои сверстницы, вам одним понятно мое восхищение! Одни только вы можете знать цену моего счастия! Вы, которых всякий шаг на счету, которым нельзя пройти двух сажен без надзора и охранения! которые от колыбели и до могилы в вечной зависимости и под вечной защитою Бог знает от кого и от чего! Вы, повторяю, одни только можете понять, каким радостным ощущением полно мое сердце при виде обширных лесов, необозримых полей, гор, долин, ручьев, и при мысли, что по всем этим местам я могу ходить, не давая никому отчета и не опасаясь ни от кого запрещения, я прыгаю от радости, воображая, что во всю жизнь мою не услышу более слов: ТЫ ДЕВКА, СИДИ, ТЕБЕ НЕПРИЛИЧНО ХОДИТЬ ОДНОЙ ПРОГУЛИВАТЬСЯ! Увы, сколько прекрасных ясных дней началось и кончилось, на которые я могла только смотреть заплаканными глазами сквозь окно, у которого матушка приказывала мне плесть кружево…»
Избавиться от родительской опеки и строгого надзора можно было одним способом – выйти замуж. Тогда женщина становилась хозяйкой дома, и, хотя юридически власть в этом доме принадлежала хозяину-мужчине, фактически управлять всем, так сказать, вести дом могла и одна женщина. Потому девушки из благородных семейств стремились выйти замуж пораньше. В руки юных, порой 16—18-летних жен попадало довольно сложное хозяйство: многокомнатные особняки, прилегающие к поместью или усадьбе сады, оранжереи, огороды, всевозможные подсобные службы и целый штат крепостной прислуги, работу которой надо было организовать.
Девушек-дворянок с детства готовили к этой роли, прививая им мысль, что единственное предназначение женщины в мире – быть женой, матерью, хозяйкой дома. С этой точки зрения брак, замужество – тем более по выбору родителей – представлялись юным прелестницам чем-то вроде суровой обязанности, службы, которую они должны выполнять добросовестно.
Младшая современница Н. А. Дуровой Анна Алексеевна Оленина (в замужестве – Андро, 1808–1888 гг.) в годы своей юности вела дневник. Он стал достоянием истории потому, что за Олениной в 1827–1828 гг. ухаживал А. С. Пушкин, и даже сделал ей предложение руки и сердца. Но родители девушки, принадлежавшие к высшему петербургскому обществу, не дали своего согласия на этот брак. «Он был велтопаух (вертопрах), не имел никакого положения в обществе и не был богат» – так много лет спустя объяснила этот отказ сама А. А. Оленина. Но в 20 лет, размышляя о предстоящем замужестве, Аннет (так она себя называла) записала в своём дневнике следующее: «Буду ли я любить своего мужа? Да, потому что перед престолом Божьим я поклянусь любить его и повиноваться ему. Но по страсти ли я выйду? Нет!.. Никогда уже не будет во мне девственной Любови, и ежели я выйду замуж, то будет любовь супружественная. И так как супружество есть вещь прозаическая, без всякого идеализма, то рассудок и ПОВИНОВЕНИЕ мужу заменят тут пылкость воображения…»
Вероятно, оставив в стороне чувства и думая лишь о повиновении сначала – родителям, затем – мужу, выходили замуж в 1800-е гг. многие сверстницы и погодки Надежды Андреевны. Например, Маргарита Нарышкина (1781–1852 гг.) в 16 лет по воле родителей вышла замуж за известного в Петербурге красавца и богача П. М. Ласунского. Брак оказался неудачным. С трудом получив развод, она вернулась в родительский дом и в 1806 году вторично вышла замуж, уже по любви – за генерал-майора Алексея Алексеевича Тучкова (1777–1812 гг.), который погиб в Бородинском сражении. На месте его гибели Маргарита Михайловна на свои средства построила храм, и это был первый памятник, установленный там в память воинов, «убиенных на поле брани». Затем, приняв монашеский постриг под именем Марии, она стала первой настоятельницей Спасо-Бородинского монастыря и завещала похоронить себя рядом с мужем…